Ответ последовал не сразу.

– Что ты хочешь, полковник? – но голос принадлежал не Сулиману.

Редкая очередь выбила из ствола дерева очередную порцию щепок. Смирнитский инстинктивно пригнулся.

– Это ты, Амир? – с насмешкой в голосе спросил он. – Гагкаевский прихвостень.

Лицо Амира исказилось злобой и яростью.

– Полковник, – продолжил спокойно Амир, словно слова Смирнитского его не задели, – ты ранен, безоружен, ситуация, мягко говоря, не в твою пользу.

– Я зубами разорву ваши глотки! – бросил в ответ Смирнитский.

– Не смеши, – нарочито показательно засмеялся Амир, – я предлагаю тебе сделку.

– Какую?

Смирнитский тянул время, пока не сомкнётся внешнее кольцо, и группа не начнёт прочесывание местности, как на охоте на волков, загоняя этих тварей в расставленные капканы.

– Я знаю, что скоро группа будет неподалеку от нас, это вопрос времени, может минут пять, максимум десять.

«Проницателен!»

– К тому же, – продолжал Амир, – расставленное оцепление, промедли я ещё немного, не даст проскользнуть мимо него.

– И что? – спросил Смирнитский.

– Дай уйти! – бросил Амир. – И ты останешься жив.

Смирнитский на такую сделку никогда не согласится. Даже будучи при смерти и истекая кровью, он из последних сил будет сопротивляться, чтобы только ноги бандитов не топтали землю.

– Эй, Амир, – сказал в ответ Смирнитский, – ты считаешь, что ситуация не в мою пользу, так?

– Пока ещё да! Но этого времени вполне хватит, чтобы убить тебя.

– Так иди и убей, – Смирнитский опёрся о ствол дерева, служившего укрытием, и попробовал встать на ноги.

Тогда совсем рядом раздался голос Сулимана.

– Как скажешь, собака! – процедил он сквозь зубы с остервенением.

Полсекунды: взведён курок.

Секунда: и палец нажал спуск крючка.

Ещё полсекунды: закрыв глаза, Смирнитский приготовился к смерти, отчётливо услышав щелчок.

Две секунды: прогремел выстрел.

Смирнитский обернулся: Гагкаев, словно мешок картошки, завалился назад и рухнул на землю.

«Вот как, оказывается, просто сделать выбор», – пробубнил в глубине души Разум Сергея.

– Полковник, – обратился к Смирнитскому стоявший рядом Амир, – не трогай.

Дернувшись за выпавшим пистолетом Гагкаева, Смирнитский остановился.

– Поднимайся, – скомандовал Амир, – отойди от тела.

– Ты?! – недоумевал Смирнитский. – Убил дядю?! Вот как вы делаете дела: продаёте, чтобы подороже выторговать себе жизнь?

– Мало времени, чтобы объяснять сложившуюся ситуацию, – равнодушно начал Амир, держа Смирнитского на прицеле, – да и не могу.

– Попробуй, сукин ты сын! – огрызнулся Смирнитский.

– Поверь, полковник, если бы я хотел убить, – говорил Амир, – то давно бы убил и не терял даром время. Мне нужно, чтобы ты передал своим командирам вот это.

Амир снял с шеи жетон с личным номером и бросил под ноги Смирнитскому.

– Что это? – подняв с земли брошенный жетон и убирая во внешний нагрудный карман камуфляжа, спросил полковник.

– Личный номер, полковник. Мой личный номер.

– Чёрта с два, Амир!

– Я не Ам…

Собрав в кулак остатки силы и воли, Смирнитский бросил рассыпавшийся в солнечных лучах снопом ярких блесков нож, что всё время держал в рукаве.

«Вот и всё!» – пронеслось в голове Сергея, когда десять сантиметров холодной стали вошли в плоть, как в масло, чуть ниже сердца.

– Н-Е-Е-Е-Е-Т! – разнесся эхом полный боли и отчаяния крик Игоря Кириллова.

– Чёрт! – пробормотал Смирнитский, когда две бронебойные пули прошили насквозь бронежилет, разнеся по телу острую боль.

Разумовский не хотел, просто сработала физика тела. Мелкая дрожь отдалась в руках, спазм сдавил в невыносимой боли, и два выстрела произошли сами собой.

Близ с. Даттах, несколько часов после боя

Кряхтя, Игорь Кириллов взвалил грузное тело начальника 3 отдела Службы БТ чеченского Управления полковника Анатолия Ивановича Смирнитского на плечи и потащил к пункту сбора и эвакуации. Где конкретно, в зависимости от нынешнего положения, находился пункт эвакуации, Игорь представлял слабо, ориентируясь только по внутренним ощущениям. Осмотревшись по сторонам, он выбрал едва видневшуюся сквозь густую растительность возвышенность в полукилометре и, спотыкаясь о камни горной дороги, что уходила вверх, поволок грузное тело полковника.

– Иваныч, – сорвалось натяжное восклицание, – откуда же в тебе столько… веса, твою мать.

Он плечами поправил сползавшего со спины полковника Смирнитского.

…сознание то возвращалось к полковнику, то он снова проваливался в небытие…

«– Ну? – спросил только-только получивший звание старшего лейтенанта Анатолий Смирнитский, глядя на жену полным растерянности и лёгкой тревоги взглядом.

10 августа 1987 года выдалось особым. А ещё жена вздумала «играть» в женские штучки – томить долгим ответом, когда сердце готово вот-вот выскочить из груди. Она подошла к Анатолию, скорее даже подплыла, лёгкая и воздушная, обняла и чмокнула в губы, а потом прижалась щекой к широкой груди.

Тогда «старлей» Смирнитский всё понял. В такие моменты, когда в глазах жены ты читаешь полное счастье, какое только способна испытать женщина, а в её движениях сквозит нежность, забота и столько любви, что хватило бы на всех людей планеты, слова уже становятся лишними.

– Девочка, – почти шёпотом сказала она.

Для Смирнитского новость, словно весенний первый гром, прогромыхала в голове и эхом отозвалась в душе.

Он подхватил на руки жену и закружил, бережно и аккуратно прижимая к себе. Она обвила руки вокруг его шеи, ощущая себя бесконечно счастливой, обретшей кусочек мира и уюта.

И весь мир перестал тогда для них существовать, оставив один на один со счастьем, которое в тот момент наполнило их существование. И не слышалии они гула проносившихся машин, шума полуденного города с постоянными проблемами и тревогами, не замечали редких недовольных возгласов и взглядов прохожих, спешивших, кто на обед в ближайшую от работы столовую, кто, наоборот, на работу в пыльные кабинеты с инвентарной мебелью. Не в силах разомкнуть сплетенных в страстном поцелуе губ, они потом ещё долго смотрели друг на друга счастливыми глазами. И казалось, что нет в мире силы, способной разлучить, разбить вдребезги корабль семейного счастья».

Пот лился ручьем по чёрному от копоти и пыли лицу и вискам. Ноги подкашивались от усталости и тяжести веса раненого полковника. Каждый шаг давался всё тяжелее и тяжелее. Неимоверным усилием воли, стиснув зубы до скрежета и боли, Кириллов продолжал двигаться по каменистой тропе вверх, к месту сбора и эвакуации.