С Мишелем никогда такого не было. С самого начала, когда она была его студенткой, она хотела произвести на него впечатление и никогда, в сущности, не была с ним наравне. Она по-прежнему ждала его одобрения, чего он никогда не делал. В постели она стремилась удовлетворить его, а не себя.

— О чем ты думаешь? — через некоторое время спросил Пол.

— О своем замужестве, — ответила она.

— И что ты о нем думаешь?

Она задумалась о том, насколько можно открыться. Вечером он говорил, что хочет на ней жениться, но это было до того, как она пришла к нему в спальню. В соответствии с женским фольклором мужчины никогда не женятся на тех девушках, которые до этого с ними переспали. По своему собственному опыту с Мишелем Флик знала, что это не всегда так. Тем не менее она решила открыть Полу не всю правду.

— Что с ним покончено.

— Радикальное решение.

Приподнявшись на локте, она окинула его взглядом.

— Это тебя беспокоит?

— Напротив. Надеюсь, это означает, что мы можем снова увидеться.

— Ты говоришь серьезно?

Он обхватил ее руками.

— Мне страшно тебе сказать, насколько я серьезен.

— Страшно?

— Страшно тебя отпугнуть. Я сказал тебе одну глупость.

— Насчет того, чтобы жениться и завести детей?

— Я говорил серьезно, но слишком заносчиво.

— Это ничего, — сказала она. — Когда люди идеально вежливы, обычно это означает, что на самом деле им все равно. Некоторая неловкость означает большую честность.

— Пожалуй, ты права. Я никогда об этом не задумывался.

Она погладила его по лицу. Щетину на подбородке можно было различить, и Флик поняла, что рассвет уже забрезжил. Она заставила себя не смотреть на часы — она не хотела знать, сколько времени им осталось.

Она еще раз провела по его лицу, ощупывая его топографию — кустистые брови, глубокие глазницы, большой нос, покалеченное ухо, чувственные губы, сильный подбородок.

— У тебя есть горячая вода? — вдруг спросила она.

— Да, это номер люкс. В углу есть раковина.

Она встала.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Оставайся здесь. — Она прошлепала босыми ногами в угол, чувствуя его взгляд на своем обнаженном теле и сожалея о своих слишком широких бедрах. На полке над раковиной стояла кружка с зубной пастой и деревянной зубной щеткой, насколько она могла понять, французского производства. Рядом со стаканом лежали безопасная бритва, помазок и стояла чаша с кремом для бритья. Открыв кран горячей воды, она подставила под него кисточку и взбила пену в чаше.

— Так что? — сказал он. — Что там такое?

— Я собираюсь тебя побрить.

— Зачем?

— Увидишь.

Покрыв его лицо пеной, она достала бритву и наполнила горячей водой стаканчик для чистки зубов. Оседлав его точно так же, как это было, когда они занимались любовью, она стала брить его осторожными, деликатными движениями.

— Где ты этому научилась? — спросил он.

— Не надо разговаривать, — сказала она. — Я много раз видела, как моя мать брила отца. Папа был пьяницей и к концу жизни не мог твердо держать бритву, так что маме приходилось ежедневно его брить. Подними подбородок.

Он покорно подчинился, и она выбрила чувствительный участок на самом горле. Закончив, она смочила фланель в горячей воде и протерла его лицо, после чего, похлопывая, осушила его чистым полотенцем.

— Нужно было бы нанести тебе на лицо крем, но я готова спорить, что для этого ты чересчур мужественен.

— Мне это никогда не приходило в голову.

— Ничего страшного.

— Что дальше?

— Помнишь, что ты делал со мной перед тем, как я потянулась к твоему бумажнику?

— Да.

— Ты не догадался, почему я не дала тебе это продолжить?

— Я решил, что ты спешишь… к соитию.

— Нет, просто твоя щетина царапала мои бедра в самом нежном месте.

— О, прости!

— Ну, ты можешь загладить свою вину.

Он нахмурился.

— Как?

Она притворно застонала от отчаяния.

— Ну же, Эйнштейн! Теперь, когда твоей щетины больше нет…

— А… теперь я понял! Значит, ты для этого меня побрила? Ну да, конечно. Ты хочешь, чтобы я…

Улыбаясь, она легла на спину и раздвинула ноги.

— Такого намека тебе достаточно?

Он засмеялся.

— Кажется, да, — сказал он и нагнулся над ней.

Она закрыла глаза.

Старый бальный зал находился в разбомбленном западном крыле шато Сан-Сесиля. Помещение было повреждено лишь частично — с одной стороны громоздилась гора мусора, квадратных камней, резных фронтонов и кусков расписанной стены, но другая сторона оставалась нетронутой. Эффект получился довольно живописный, подумал Дитер, глядя, как лучи утреннего солнца сквозь огромную дыру в потолке освещают ряд полуразрушенных колонн, словно на викторианской картине, изображающей древние руины.

Дитер решил провести совещание именно в бальном зале. Альтернативой служил кабинет Вебера, но Дитер не хотел, чтобы у кого-то сложилось впечатление, будто Вебер здесь командует. В помещении располагалось небольшое возвышение, вероятно, для оркестра, на котором он разместил доску. Участники совещания принесли стулья из других частей здания и аккуратно расставили их перед возвышением в четыре ряда по пять штук — как и подобает настоящим немцам, с тайной усмешкой подумал Дитер; французы разбросали бы их где попало. Вебер, который и собирал людей, уселся на возвышении лицом к аудитории, тем самым подчеркивая, что он один из начальников и не подчиняется Дитеру.

Наличие двух начальников, равных по званию и враждебно относящихся друг к другу, представляет собой величайшую угрозу для операции, подумал Дитер.

На доске он нарисовал мелом точную карту деревни Шатель. Она состояла из трех больших домов — вероятно, ферм или виноделен, плюс шесть коттеджей и пекарня. Здания группировались вокруг перекрестка, с виноградниками к северу, западу и югу, а на востоке находился большой выгон длиной с километр, граничивший с просторным прудом. Дитер догадывался, что это поле используется как пастбище из-за того, что почва здесь слишком влажная для винограда.

— Парашютисты будут приземляться на пастбище, — сказал Дитер. — Очевидно, это поле регулярно используется для взлета и приземления — оно ровное, достаточно большое для «лисандера» и достаточно протяженное даже для «гудзона». Находящийся рядом пруд является полезным ориентиром, хорошо видным с воздуха. В южной части поля находится коровник, где группа приема, вероятно, дожидается самолета. — Он сделал паузу. — Самое важное для здесь присутствующих — помнить, что нам нужно, чтобы парашютисты приземлились. Мы должны избегать любых действий, которые могут вызвать подозрения у группы приема или у пилота. Если самолет развернется и вернется назад с парашютистами на борту, мы потеряем прекрасную возможность. Одна из парашютистов — женщина, которая может дать нам информацию о большинстве ячеек Сопротивления в Северной Франции — если только она попадет к нам в руки.