Подойдя, Финнела одарила Бренана с Гвен очаровательной улыбкой и сказала:

— Поздравляю с помолвкой. И когда свадьба?

Гвен сокрушенно вздохнула:

— Уже седьмая…

— Мы с этим не спешим, — ответил Бренан. — Как сложится, так и будет. Будущее покажет.

— Понятно, — кивнула Финнела. — Хорошо хоть, что ты наконец…

К счастью, Бренан вовремя догадался, что она собиралась сказать, и поспешно прервал ее:

— Это было нашим совместным решением. Мы подумали, все взвесили… ну и решили, что дальше нет смысла скрывать наши намерения.

— Ведь они и так очевидны, — добавила Гвен.

Следующие несколько минут Бренан пытался держать в руках все нити разговора, чтобы не позволить Финнеле вновь соскользнуть на эту нежелательную тему. Потом к ним подошли Шайна, Этне и еще три ведьмы, которые слишком явно выказывали желание поговорить с одной лишь Гвен. Бренан только обрадовался этому и немедленно предложил Финнеле свое общество.

— Это очень мило с твоей стороны, — охотно согласилась она. — Я как раз собиралась подышать свежим воздухом. — И обратилась к скромно стоявшей в стороне Ронвен: — Золотце, на сегодня с тебя достаточно. Можешь пойти наверх и отдохнуть. Только не вздумай заснуть, ты мне сегодня еще понадобишься.

Похоже, Ронвен только и ждала этих слов. Она облегченно вздохнула и, неумело придерживая юбки, направилась к лестнице. А Финнела схватила Бренана под руку и потащила через зал и столовую к дверям, ведущим на просторный задний двор, который, в отличие от парадного, где разгуливали гости, был безлюдным. Или почти безлюдным — по другую его сторону, возле самого пруда, виднелась в сумерках хрупкая девичья фигура.

— Это Эйрин, — сообщил Бренан, на секунду вызвав магическое зрение и увидев свет, излучаемый ее Искрой.

— Вот и замечательно! — сказала Финнела. — Пойдем к ней, расскажем о вас с Гвен. Наверное, она еще ничего не слышала.

— Хорошо, только погоди минутку, — сказал Бренан, не двинувшись с места. — Сперва у меня есть к тебе одна просьба.

— Какая?

— Ты чуть не проболталась о… ну, о том, что я говорил, когда Гвен была ранена. А ты ведь обещала Шайне молчать.

— Да, обещала. Но теперь это не имеет значения, ведь вы обручились… Ох! — Глаза Финнелы блеснули в сумерках: она так резко вскинула голову, что в них на короткое мгновение промелькнуло отражение освещенного окна. — Так ты ей ничегошеньки не сказал? Не сказал тех прекрасных, тех чудесных слов? Вы просто решили пожениться, и все?

Бренан неловко отвел взгляд и устремил его на Эйрин, которая так и продолжала неподвижно стоять возле пруда.

— Ну… собственно… не сказал. Мы просто договорились, что поженимся.

Финнела разочарованно вздохнула:

— Это так прозаично… И неправильно. Совершенно неправильно. Ты же должен был стать перед ней на колени, попросить ее руки… Вот так это делается, лахлинский болван! — Она по-настоящему рассердилась. — Именно этого ждала от тебя Гвен. А ты… просто договорился с ней! Ты даже не представляешь, как обидел ее! Бедняжка, наверное, была в отчаянии… Это нужно немедленно исправить!

— Финнела…

— И не возражай, — стояла она на своем. — Этого нельзя так оставлять. Вот закончится вечеринка, ты пойдешь к Гвен и сделаешь все как следует. Я научу тебя, что нужно говорить, раз ты такой забитый, такой…

— Финнела, постой! — Бренан крепко схватил девушку за плечи, чтобы хоть немного остудить ее пыл. — Прошу тебя, очень прошу, не вмешивайся в наши отношения. У нас с Гвен все идет хорошо… так хорошо, как это только возможно. Пойми, наконец, что дело не во мне, не в том, что я лахлинский болван. Думаешь, я не хотел поступить так, как ты говорила? И на колени стать, и признаться в любви, и попросить руки… Да я бы с удовольствием это сделал, но Гвен к этому не готова.

Финнела растерянно захлопала своими длинными светлыми ресницами:

— Как не готова? Вы же обручились.

— Да, обручились. Гвен готова к помолвке. Может быть, даже готова к свадьбе. Но не готова услышать, что я люблю ее, потому что не знает, как тогда себя вести, что мне ответить. Она же бывшая ведьма, пойми это. Ее воспитывали иначе, чем нас. Гвен с малых лет учили, что любовь не для нее, что это опасное и губительное чувство. Даже сейчас, планируя нашу совместную жизнь, она может говорить о любви только в будущем времени. О том, как мы оба ждем ее и как нам будет хорошо, когда она наконец придет.

Финнела вновь вздохнула — теперь уже сочувственно:

— Прости, Бренан. Это не ты болван, это я дурочка. Мне следовало самой сообразить, что у тебя с Гвен все очень непросто. Она до сих пор держится как настоящая ведьма, а что там творится в ее голове… трудно и представить. Но я верю, что все уладится. Не может не уладиться. Вы же такая замечательная пара, вам просто суждено быть вместе. Я уверена, вы справитесь со всеми трудностями.

— Я тоже на это надеюсь.

— Тем более, — вдруг добавила Финнела, — что о любви Гвен знает не понаслышке. И если есть на свете парень, которого она способна полюбить, то это именно ты. Ведь ты так похож на Шайну… — Тут она ойкнула и быстро закрыла ладонями покрасневшее от стыда лицо. — Ой, что я несу!.. Прости, Бренан, прости, пожалуйста. Я… я не дурочка, я плохая, я такая плохая!.. Как только я могла?..

Финнела развернулась и опрометью вбежала в дом. Бренан проводил ее растерянным взглядом, чувствуя, как и его щеки пылают от смущения.

Впрочем, только что услышанное не стало для него новостью. Об отношениях между Гвен и Шайной он догадался еще месяц назад — как из тонких, очень деликатных намеков Лиама, так и из рассказов самой Гвен. Ясное дело, она и словом об этом не обмолвилась, однако сам ее тон, когда речь заходила о Шайне, говорил за себя. В конце концов Бренан решился откровенно расспросить обо всем Лиама, а тот, небрежно пожав плечами, сказал: «Так ведь она тогда была ведьмой. Это словно в прошлой жизни…»

Встретившись с сестрой, Бренан быстро убедился, что у Шайны нет никаких претензий на Гвен, напротив — она всей душой желает им обоим счастья. Да и поведение Гвен свидетельствовало, что для нее все осталось в прошлом, и если на первых порах Бренан еще чувствовал какую-то настороженность (не ревность, нет), то вскоре успокоился. Просто выбросил это из головы и старался не вспоминать.

Однако Финнела ему напомнила. И это ни в коем случае не было оговоркой, ее слова звучали так едко, с такой жестокой иронией, что она, наверное, долго обыгрывала их в мыслях. Другое дело, что немедленно пожалела, сказав это вслух.

Но почему? Чем Гвен могла досадить ей, что Финнела так думала о ней? За эти две с половиной недели они вроде бы не успели серьезно поссориться, хотя несколько раз обменялись шпильками, — но Финнела вела себя так со всеми, она ни дня не могла прожить без маленьких конфликтов. А такие слова тянули на что-то большее, чем просто маленький конфликт. В них ощущалась откровенная враждебность…