– И ты туда же, пташка? – другой рукой он мягко коснулся её подбородка, призывая всё же посмотреть – ох, что соседи скажут! – и Таскув повиновалась. – Уж ты бы в мужские драки не совалась – зашибут.

Она дёрнула головой, отстраняясь, и встала.

– Всё считаешь меня маленьким воробьём? – непрошеная злость вскипела в груди. И обида. На него, на себя, на Йароха. – Я могу помочь воинам! Могу сделать битву короче.

Смилан встал тоже и вдруг, словно позабыв о наблюдении соседей, потащил Таскув в избу.

– Всё, хватит! – рявкнул он, захлопывая дверь. – Ты уже помогла Ижеславу, едва сама не погибла. И сейчас не хочешь себя жалеть. Почему так?

– Потому что мне дана большая сила. И я просто должна помочь там, где могу!

Княжич вдруг схватил её за руки и рванул к себе. А Таскув не нужно было много. Она окунулась в его объятия, крепкие, дарящие необъяснимое тепло. Слетел платок с головы, скользнув по спине.

– Я не хотел потерять тебя, пташка, – зашептал Смилан, прижимая её сильнее. – Видят боги, мечтал, чтобы ты дождалась. И я виноват, что прежде не позаботился о том, чтобы оградить тебя от Лунега.

Она цеплялась пальцами за его рубаху и слушала, слушала голос, что отдавался в груди.

– Я сама виновата. Должна была осторожнее смотреть по сторонам и прислушиваться. Тогда почувствовала бы колдовство. Но мысль излечить Ижеслава захватила меня. Мысль пойти против рода и убежать, – она бормотала словно самой себе но знала, что Смилан всё слышит. – Я не должна была полюбить тебя. Ведь будущего не было…

Княжич вдруг взял её за плечи и взглянул с высоты своего роста.

– Будущее есть такое, каким мы его себе сделаем.

Она покачала головой. Ей хотелось верить, но столько непоправимого случилось. Из-за обиды, из-за отчаяния и сомнений. Смилан вновь притянул Таскув к себе и поцеловал так, будто не было этих седмиц разлуки. Словно они снова в его шатре, и в голове делается пьяно и горячо от мысли, что сейчас случится.

– Это что ж такое-то? Совсем из ума выжила?!

Увесистая тряпка больно хлестнула по лицу. Таскув отпрянула от княжича, которому в следующий миг тоже досталось.

– Оставь, матушка! – раздражённо отмахнулся Смилан от нового удара.

– Да я тебе!.. – она снова ринулась на него. – Мне уж тут со всех сторон принесли на хвостах сороки, что вы в избе укрылись. Думала… А вы вон, что. Стыда нет совсем!

– Да люблю я её, что непонятного? – княжич наконец отобрал у Алейхи полотенце и отшвырнул подальше в угол. – Жениться хотел. Да вот, припозднился.

Мать так и застыла, не зная, что и делать теперь. Она беспомощно посмотрела на Таскув, словно ушам своим не поверила. А та неотрывно глядела на Смилана, точно половины сердца и тела её только что лишили.

– Много вас тут. Что жениться хотели, – проворчала Алейха не сердито, а скорее растерянно. – Что ж ты...

– Дурак потому что, – ответил княжич на незаданный вопрос.

– А ты чего? – матушка снова повернулась к Таскув. И тут же досадливо махнула на неё рукой. – Я думала, Йарох тебе всё ж приглянулся. А ты на горло себе наступила и мне ни слова не сказала.

– И что бы ты сделала?

Слова так и повисли в воздухе. Таскув знала, что мать не стала бы ничего менять. Не стала бы старейшинам перечить. Ничего не закончилось бы иначе, знай Алейха о том, что сердце дочери по другому на части рвётся. И потому сейчас молчала.

Но, обдумав всё услышанное, вздохнула.

– Тебе лучше уйти, – она и не посмотрела на Смилана, хоть обращалась к нему.

– Ещё пару слов, – не попросил, а известил тот. – И я уйду.

И Алейха просто вышла наружу, ничего не возразив.

– Я буду камлать, – словно продолжая всего-то прерванный разговор, тихо сказала Таскув. – И я одолею Лунега, чтобы помочь нашим воинам.

– Ты сможешь сделать это на расстоянии? – кажется, княжич даже удивился.

– Нет. Я просто хочу узнать, где он. И отправлюсь туда.

Смилан подошёл, провёл ладонью по волосам Таскув, разглядывая её лицо, затем осторожно скользнул большим пальцем по скуле.

– Тогда я последую за тобой, пташка.

– Не нужно!

Она вцепилась ему в грудки. Княжич мягко убрал её руки, на миг прижался губами к пальцам.

– Попробуй меня остановить.

Отпустил и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Таскув бросилась за ним, но увидела только, как удаляется всадник через паул. Она побежала к матери, чтобы узнать, где остановились муромчане, но оказалось, что та не знает. А может, просто сказать не захотела. И никто в пауле не смог ответить ей на этот вопрос: все лишь смотрели укоризненно, ведь негоже замужней девке бегать и выяснять, куда уехал чужак.

Так ничего и не разузнав, она скрылась в лесу и, обратившись соколицей, облетела округу, но не увидела никого – как сквозь землю провалились!

Вернулась домой только к ночи, обессиленная и голодная, но даже не собрав себе ничего поесть, повалилась на нары и уснула.

***

Пробудилась Таскув ещё до рассвета, чувствуя, как ломит всё тело: знать, накануне переусердствовала с полетами. Попыталась встать, но руки и ноги слушались плохо, словно забыли, как им нужно двигаться. Она проковыляла к очагу и легла прямо на полу, отогреваясь в тепле пламени. Живительная сила Най-эква словно привела её в чувство, заставила снова ощутить себя цельной, а не распавшейся на сотни перьев. Таскув скоро смогла встать, а после собраться на камлание, пока ещё не проснулся паул. Она оделась в расшитую парку, привычным движением закинула за спину бубен, привесила к поясу мешочек с подношением огню. Платок надевать не стала: сейчас она шаманка, а не мужняя жена. Духам не в лицо её смотреть.

Последний раз глянув на шаящие угли, Таскув шагнула из дома в тишину спящего селения. Влага прошедшего к утру дождя висела в воздухе мелкой пылью, капала с одетых в мягкую хвою лап лиственниц, шуршала по траве, что, намокнув, казалась сочнее и ярче. В небе клубились остатки туч, последние клоки которых ветер уносил на восток.

Пройдя через паул, Таскув вышла к тропе, что вела к здешнему месту камлания. Последний шаман рода Мось умер не далее как две зимы назад. Тот самый, что однажды учил обращаться в сокола. С тех пор ни разу не довелось с ним встретиться.  Говорили, после него кто-то пытался пробудить в себе столь же сильный дар, но дух шамана не пожелал занять ничьего тела. А теперь получилось так, что Таскув волею рода оказалась здесь.

Она шла, ощущая подошвами выступающие из земли корни, скользкая хвоя устилала тропу тонким ковром. Просыпались в ветвях птицы, сонно посвистывая. Солнце выбиралось из-за облаков и выплёскивалось ослепительным потоком, рассыпалось по иголкам бесчисленным множеством бликов. Пахло остро и свежо: мокрой землёй и грибами. Таскув шла медленно, но хотелось бежать – насквозь через лес, чтобы хмельной воздух сам врывался в лёгкие, чтобы оглаживал щёки, вскидывал косы за спиной. А потом – оторваться от земли и вспорхнуть над обсыпанными дождевыми каплями верхушками деревьев и помчаться куда глаза глядят. Но сейчас не время для восторженных метаний. Теперь нужно говорить с духами и искать. Того, кто причинил много зла и причинит ещё, если его не остановить. Вестимо, болезнь рано или поздно убьёт его сама. Но и той жизни, что ему ещё осталась, хватит, чтобы наделать бед.