– Кажется, некоторые вещи отсутствуют. Что скажешь, сестренка? – вежливо спросил он, таща ее за собой.

– Роберт… – Только это она и успела сказать – Роджер дернул веревку, схватил ее за горло и начал душить, то нажимая, то отпуская, давая глотнуть воздух.

– Как же, наш последний неоплаканный покойник Боумонт. – Он тряхнул головой и ласково сказал: – Он был дураком.

Роджер потащил ее вверх по лестнице, держа за горло, теперь он желал только одного – закончить игру, уничтожить последнюю нерешительность в исполнении замысла.

Не прошло и минуты, как Роджер распахнул дверь в верхнюю комнату.

– Черт, окно чем-то закрыто, – пробормотал он, отпустил ее горло, продолжая держать веревку, и осторожно вошел в комнату, отыскивая лампу и огниво.

Свет озарил большую, грозную фигуру, со смертельным спокойствием стоящую у занавешенного окна.

При свете свечи Роберт выглядел как ангел мщения. Он зловеще улыбнулся и взялся за меч.

– Господи, – выдохнул потрясенный Роджер.

– Нет, Коулбрук, не Господь, а судья, – сказал Роберт, улыбнулся и плашмя ударил мечом Роджера, отчего тот пошатнулся.

Удар вывел Роджера из шока, он попытался выскочить из комнаты, но наткнулся на Имоджин, стоящую позади, нетерпеливо оттолкнул ее и даже осклабился, когда она попятилась.

У нее не было времени осознать, что здесь Роберт, это было слишком невероятно. Путаясь в юбках, она побежала к выходу, но наткнулась на холодную стену, в замешательстве оттолкнулась от нее и вдруг почувствовала под левой ногой пустоту. Она была на верху лестницы. Сердце остановилось. Она вспомнила другую башню, в Корнуолле, другую лестницу, лишившую ее зрения. Ее копию Роджер построил в Шедоусенде на мучение Имоджин. В панике она отчаянно попыталась удержать равновесие, темный мир вокруг нее завертелся. Она вытянула руки, ища за что уцепиться, попыталась отодвинуться от тошнотворного провала лестницы, который находился впереди, но путь преградил Роджер. Наткнувшись на него, она поняла: единственное, что стоит между ней и падением, – это веревка, впившаяся в тело.

И эта веревка была в руках Роджера.

Он резко дернул веревку, Имоджин потеряла равновесие, и крик невольно вырвался из ее горла.

Роджер прислонился к стене, голова у него все еще кружилась после ошеломляющего удара. Роберт встал перед ним, заслонив собой лампу, так что Роджер оказался в тени. Он подтянул к себе веревку, и Имоджин с воплем ужаса снова прижалась к нему.

– Я надеялся, что ты уже сдох, ублюдок. Ничего не поделаешь, но для меня это большое неудобство, – сквозь зубы сказал Роджер, отирая рукавом кровь с губы.

Роберт нацелил меч в горло Роджера и широко улыбнулся, слегка кольнув кожу.

– Тебе не повезло, Коулбрук, меня не так легко убить. Тем более когда Вильгельм от тебя отвернулся. – Роберт усмехнулся. – Он даже дал мне разрешение тебя убить.

Роджер с намеком подергал веревку, наслаждаясь, что Имоджин застонала от страха, слепо спустившись на одну ступеньку. Роберт злобно щурился, но не сводил глаз с Роджера.

– Ну и убей меня, Боумонт, – с облегчением сказал Роджер. – Я утащу за собой в ад твою шлюху.

– Ты смеешь угрожать? – не поверил Роберт. – Когда я держу меч у твоего горла?

– О, я все смею, Боумонт. Поэтому всегда побеждаю. Движение было таким стремительным, что Роджер не заметил, как меч вонзился ему в живот и вышел со спины.

Роджер в изумлении посмотрел на рукоять, инстинктивно потянул руку к мечу, хотя знал, что поздно. Он поднял глаза на Роберта и улыбнулся.

– Но я все-таки победил ублю… – Кровь хлынула изо рта, он отпустил веревку, в последнем приливе сил мощно толкнул Имоджин и замертво свалился на пол.

Имоджин пронзительно закричала, чувствуя, что падает. Тело помнило, как это больно, когда по нему бьют неумолимые каменные ступени.

– Нет! – взревел Роберт, перепрыгнул через тело Роджера, пытаясь подхватить ее. Он увидел ее падение как будто в замедленном темпе, вздрогнул, услышав первый звук удара нежного тела о камень, чувствуя ее боль, как собственную. Он ринулся вниз, пытаясь схватить Имоджин, но она все катилась, пока наконец с глухим, тошнотворным звуком не упала на лестничную площадку.

Когда Роберт добежал и опустился на колени, она лежала неестественно тихо. Трясущейся рукой он поднял ее голову, отвел волосы с лица и, скрипнув зубами, посмотрел в бледное лицо.

– Имоджин, Господи, Имоджин, – взмолился Роберт, не замечая, как слезы катятся по щекам. Он прижимал разбитое тело к груди, качал его, умолял ее очнуться, умолял жить, потому что любит ее больше жизни.

Ее молчание разило, как кинжал.

Он смотрел на окровавленное лицо, содрогаясь от смертельной бледности прозрачной кожи; тишина насмехалась над ним.

– Имоджин, пожалуйста, – хрипло прошептал он. – Пожалуйста, останься со мной.

Молчание отозвалось в сердце похоронным звоном.

– Ради Бога, парень, сядь, у меня голова болит от твоей ходьбы, – угрюмо сказал Мэтью. Роберт, будто не слыша, продолжал яростно ходить от стены к стене.

– Два дня! – взорвался Роберт. – Два дня она лежит как мертвая, а все, что может сказать эта твоя дура знахарка, так это то, что нужно дать ей время.

– И она права, – рассудительно сказал Гарет и с грустной, понимающей улыбкой посмотрел на Роберта.

Роберт злобно выругался и снова стал расхаживать. Яростные мысли кружили голову. Казалось, прошла вечность с тех пор, как Роберт среди ночи приехал домой с разбитой Имоджин на руках, не беспокоясь о том, что все видят, как он горюет.

Он был похож на сумасшедшего – ходил по комнате и рычал на каждого, кто осмеливался предложить ему оставить в покое местную знахарку и дать ей делать свое дело. После того как он пригрозил женщине, что убьет ее, если с Имоджин что-то случится, его силком удалили из комнаты. Понадобились три человека, чтобы оттащить его от Имоджин, после этого знахарка заперла дверь на засов, и только Мэри позволялось входить в комнату больной.

Мужчинам удалось дотащить Роберта до конца коридора, потом он вырвался и заревел, чтобы его оставили одного.

Там он и оставался, никуда не отлучаясь и отказываясь от еды и сна. Он или расхаживал, или сидел, обхватив голову руками, погруженный в отчаяние. Мэтью и Гарет дежурили вместе с ним, но ничем не могли утешить друга. Никто не говорил, что все будет хорошо, лжи они предпочитали молчание.

Два дня весь дом ждал затаив дыхание; Роберт расхаживал, Мэтью чистил оружие, Гарет бросал кости.

Это были самые длинные дни в их жизни, но Роберт на мгновение пожелал их вернуть, когда на исходе второго дня в дверях комнаты Имоджин показалась знахарка. Он невидящими глазами посмотрел на нее, потом через силу подошел. Сердце подступило к самому горлу.