Теперь Рери припомнил, что графиня Гизела примерно это все уже рассказывала, но тогда его не очень занимали дрязги местной знати, да и непривычные имена путались в голове. Теперь положение дел прояснилось, и на виконта Хильдемара, шагавшего чуть позади, он косился с явной неприязнью. Этот журавль длинноногий, помнится, уговорил Адаларда напасть на Ингви, а сам отступил и бросил графа Вермандуа, обрек его на опасные раны и плен. Наверняка ради того все и затеял. А теперь и сестру хочет захватить…

– А она красивая? – расспрашивал тем временем Харальд. – У нее все зубы целы? А дети есть?

Насчет зубов и детей граф Гербальд не успел удовлетворить его любопытство – они пришли.

Еще от угла улицы, с первого взгляда становилось ясно, что монастырь Святой Троицы разделил с городом его печальную участь. Ворота были распахнуты настежь, из правой створки несколько досок было вырублено и валялось на дороге. Во дворе везде виднелись следы битвы и последующего грабежа. Вероятно, часть горожан, обороняясь, заняла монастырь и пыталась использовать его стены, но продержались они недолго. В подтверждение этому во дворе виднелось несколько мертвых тел – трое или четверо мужчин, священник с раскроенной, видимо, ударом секиры головой, и даже одна женщина. Женщина лежала лицом вниз; судя по фигуре, она была молода, и граф Гербальд при виде нее сделал движение, будто хотел броситься к ней, но сдержался. Один из его людей, быстро перекрестившись, осторожно перевернул убитую лицом вверх. С невольным замиранием сердца все следили за его руками, даже норманны, не знавшие графиню Санлисскую в лицо. В глаза всем бросились густые, сросшиеся черные брови на бледном лице покойной. Но граф Гербальд только перекрестился, и по его лицу было видно, что у него отлегло от сердца. Значит, не она. Пока не она…

Везде валялись какие-то вещи, щепки, обломки оконных переплетов, цветные осколки витражей, клочки сена. Двери всех строений стояли нараспашку, не исключая и самой церкви. Все самое ценное оттуда уже исчезло, осталось только то, что нельзя просто так унести: большие бронзовые светильники, отделанный серебром и слоновой костью алтарь. И то боковые плиты его стенок уже были погнуты – видно, кто-то пытался секирой отковырять кусок серебра, но упрямый металл не поддался.

Все двери были выломаны, замки вырублены, сундуки и лари взломаны. Кое-где виднелись клочки некрашеных монашеских облачений – здешние сестры носили сукно естественного цвета, не крася его даже в черный, видимо, подчеркивая простоту и непритязательность своей жизни[20]. У самих монахинь поживиться было нечем – разве что крестиками. Обитательницы монастыря, заплаканные, в изодранных одеждах, прятались по углам, еще не в силах даже молиться, и только кричали при виде новой толпы язычников. Даже то, что с ними пришли два знатных франка, они не сразу разглядели. И графу Гербальду пришлось довольно долго кричать, призывая имя Божье, чтобы измученные женщины перестали забиваться в углы и поговорили с ним.

– Где графиня Санлисская? Где Теодрада? – вновь и вновь задавал он вопрос, но никто поначалу не мог ему ответить.

Говорить толком смогла только одна монахиня – сестра Баугильда. Морщинистая старуха с коричневым лицом и провалившимся беззубым ртом, она была не нужна викингам ни в каком качестве, поэтому уже некоторое время сновала по монастырю, пытаясь привести в чувство сестер, носила воду, помогала умыться и опомниться, напоминала о Боге. Она успела обойти уже всех и на вопрос о Теодраде покачала головой.

– Ее нет здесь, сиятельный мой граф, – сказала старуха. – Еще когда епископ приказал горожанам готовиться к бою, мать наша, аббатиса, велела нам на всякий случай приготовиться к тому, что придется спасать наше главное сокровище. Мы уложили его в надежный ящик, и мать Радеберта избрала трех сестер, кому поручила оберегать наше сокровище. С ним была и Теодрада. Она ведь молода и полна сил, ей лучше удастся спасти наше сокровище, чем такой старухе, как я. К тому же не годится, чтобы девушка королевской крови попала в руки язычников и была погублена ими.

– Но где же она, где? – почти одновременно воскликнули Гербальд и Хильдемар. Цели их расходились, но сейчас оба ощутили одинаковую надежду. Если графиня Санлисская сумела исчезнуть из монастыря до того, как сюда пришли викинги, то появилась возможности отыскать ее невредимой.

– Они ушли, когда начался бой и норманны ворвались в город, – ответила старуха. – Куда они собирались идти, я не знаю, мать Радеберта давала им наставления тайно. И я не знаю, удалось ли им хотя бы выбраться из города. Если нет, то спроси лучше у этих язычников, где теперь наши сестры и где сокровище обители. Я могу лишь надеяться, что Господь уберег их от нечестивых рук.

Граф Гербальд обернулся, оглядел двор, будто искал какие-то следы ушедшей девушки.

– Вот еще что! – снова обратилась к нему сестра Баугильда. – Там в трапезной лежит один монах – даже не из Сен-Кантена, а чуть ли не из Сен-Валери-на-Сомме. Назвался отцом Херибертом. Он ранен, но все твердил, что у него какое-то важное дело к королям норманнов. Если он тебе нужен, граф, то поговори с ним сам.

Старая монахиня, в отличие от знатных франков, говорила по-романски – на «романе лингве», языке, которого норманны не понимали вовсе и были вынуждены дожидаться, пока граф Гербальд немногословно переведет им ее речи. Но название Сен-Валери и особенно имя Хериберт сразу привлекло их внимание.

– Что? – Рери вытаращил глаза. – Хериберт? Он здесь? Как он здесь оказался?

– Твой сумасшедший еще и не на то способен, – Харальд усмехнулся.

– Где он? – Рери знаком предложил старухе вести его. Она поняла и, повернувшись, направилась в одно из каменных зданий – то ли трапезную, то ли спальню.

И там Рери действительно увидел Хериберта. Монах лежал на скамье, прямо на голой доске, откинув голову и тяжело дыша. Его одежда была порвана, плечо и правую часть груди занимали неряшливо наложенные повязки, измазанные кровью – и уже подсохшей, и свежей. На повязки эти пошли, похоже, обрывки монашеских облачений.

– Хериберт! – едва веря своим глазам, Рери наклонился над ним. – Это ты! Как ты сюда попал? Я думал, ты в монастыре!

Поскольку Хериберт уехал в монастырь Сен-Кантен с вином для Ингви и до сих пор не показывался, естественно было предположить, что там он и остается – скорее всего, не по своей воле. И Рери о нем не беспокоился – когда монастырь будет в их руках, и бенедиктинец окажется на свободе, а до тех пор пусть посидит в тихом уголке, что ему сделается? И вот – безумный монах каким-то злым чудом оказался в городе, в самой гуще сражения! Ну, и получил свое, само собой.

– Хрёрек, – Хериберт открыл глаза, услышав знакомый голос. – Ты пришел… Ты меня нашел…

– Как ты здесь очутился?