О, да.

В груди у Вересня остро закололо, но источником боли оказалось не его растерянное сердце, а коготь Мандарина, снова перекочевавшего на грудь хозяину. Дурацкий парень вернул следователя к реальности, где Катя Азимова была лишь отпечатком, фигурой на снимке – одной из трех. Две других – мужские – обсуждали сейчас Литовченко и Миша.

– Это и есть Лоденбах? – спросил Литовченко.

– Тот, что в центре? Нет, это Гвидо Россетти, экс-чемпион по стендовой стрельбе. Мы выходили на него… В рамках дела о педофилах. Но допросить Россетти не удалось – он был застрелен. А Лоденбах – второй. Стоит за спиной Россетти.

– У вас с его изображениями тоже негусто.

– Все, что есть.

– Эти двое как-то связаны?

– Прямых доказательств знакомства не установлено.

– А девушка?

– Возможная спутница Лоденбаха.

– Подружка? – продолжал наседать капитан. – Что говорит подружка?

– Я сказала – возможная спутница, – Миша нахмурилась. – Это не одно и то же. Мы не знаем, кто эта девушка.

– Катя Азимова.

Голос Вересня прозвучал, как гром среди ясного неба. Литовченко и фройляйн комиссар синхронно повернули к нему головы.

– Двадцать три года. Уроженка Челябинска. Работала в модельном бизнесе, в том числе – в Европе. Убита два года назад.

Капитан присвистнул:

– Не многовато ли трупов для одной фотографии?

– Катú, – прошептала Миша. – Лоденбах упоминал о русской девушке по имени Кати. Она была его возлюбленной.

– На случайность это не похоже.

Реплика Литовченко осталась без ответа. Сейчас Мишу интересовал только Вересень и его история о Кате Азимовой.

– Расскажите мне о ней, Борис. Она жила во Франкфурте?

– Она работала в Амстердаме и Лондоне. Последний ее контракт был связан с Мадридом, там возникли сложности.

– Сложности?

– Ей пришлось выплатить неустойку за отказ от сотрудничества.

– А Франкфурт?

– У меня нет сведений по Франкфурту.

– Не понимаю, в чем затык? – снова напомнил о себе Литовченко. – Европа-то маленькая. Из Амстердама во Франкфурт метнуться – все равно что за колбасой в магазин сбегать. Занимает то же время, я хочу сказать.

– В принципе, Франкфурт возможен, – поддержал капитана Вересень. – Гипотетически.

– Если она была любовницей нашего утопленника – то «гипотетически» отпадает. Все так и было. Занятная получается история.

Занятной история могла показаться только человеку со стороны, каким являлся Литовченко. Для Вересня же она была мучительной. Вересень – никто другой, должен был найти убийц Кати, но он не сделал этого. Беззащитная при жизни, девушка оказалась беззащитной и в смерти, неотомщенной. Вересню стоило больших трудов перестать думать об этом ежеминутно, но тоска, подступавшая временами, была такой сильной, что от нее перехватывало дыхание. Объективности ради – жизнь брала свое, и приступы тоски становились все реже. А в последнее время (не без помощи дурацкого парня) Вересень и вовсе стал приходить в норму. И вот, пожалуйста, – является комиссар полиции из далекого Франкфурта с фотографией совершенно другого человека – и мертвые воскресают!

Наверное, сходные чувства испытывала и Миша. Она как-то по особенному сморщилась, когда капитан обозвал Катю любовницей Лоденбаха, – и вовсе не потому, что была ханжой. Тоска – вот что читалось во взгляде Миши. Зеркальное отражение его, Вересневской, тоски. Дневные догадки Вересня о том, что в убийстве неизвестного ему Лоденбаха есть что-то глубоко личное для фройляйн комиссар, переросли в уверенность.

– Что произошло с этой девушкой? – спросила Миша.

– Я ведь уже сказал – она была убита. Здесь, в Петербурге.

– Это как-то связано с ее работой в Европе?

– Прямой связи нет. К тому времени она уже ушла из агентства и новых контрактов не заключала. Мы отследили большинство ее связей. Коллеги, друзья, поклонники… У нее было множество поклонников. И у всех нашлось алиби. На заказное убийство тоже не похоже – действовали с особой жестокостью, ее тело буквально растерзали. Наемные убийцы обычно работают… менее экспрессивно.

– Преступление на сексуальной почве?

– Исключено.

– Убийц не нашли?

– Нет. Видите, комиссар… Не только у вас бывают проколы.

– Если мы найдем того, кто убил Лоденбаха, возможно – выйдем и на убийц этой девушки.

Удивительно, но Миша озвучила ровно то, о чем сам Вересень думал последние несколько минут. И лишь сторонний наблюдатель Литовченко выразил сомнение в успехе:

– Не факт, Боря, не факт. Ну, была она подружкой покойного, а потом разошлись, как в море корабли – дело житейское. За это не убивают, так?

– Допустим.

– Нет, может мы чего-то не знаем, и Лоденбах был ревнивым мужиком. И даже вынашивал планы мести. Но ехать в другую страну только для того, чтобы порвать на части свою бывшую и смыться… Это как-то стрёмно.

Миша нахмурилась:

– Что есть «стремно»?

– Ну-у… Как вариант – опасно. И идея ничего хорошего не предвещает.

– Вы ошибаетесь, капитан. Вернер Лоденбах не был ревнивым. Он просто использовал женщин. Всегда.

Лицо Миши исказила гримаса гадливости – как будто она раздавила слизняка или мокрицу и теперь была озабочена только тем, чтобы стряхнуть мерзкую слизь с ботинка. Лучше это делать без свидетелей, – подумал про себя Вересень; особенно, без таких, как и.о. начальника убойного отдела, – капитан пялился на Мишу самым бесстыдным образом.

– Была еще одна женщина, – сказал Вересень. – Та, что забрала его вещи у портье в квартире на Марата. Завтра намереваюсь отправиться по адресу, хотя не уверен, что из этого что-то выгорит. Слишком явные следы, как правило, ведут совсем не туда, куда нужно.

– Вот и сходи. А мы с фройляйн комиссар займемся другими неотложными делами. Если вы не возражаете, Миша.

Фройляйн комиссар коротко кивнула, и окрыленный капитан продолжил:

– А собираться можно здесь. Подбивать итоги дня. Если, конечно, такой стиль работы вас устроит.

И снова последовал короткий кивок комиссара, а Вересню ничего не оставалось, как согласиться с большинством. После этого Литовченко вызвался проводить Мишу до дома, а Вересень с дурацким парнем остались вдвоем. Или, вернее, втроем – с Катей Азимовой, улыбавшейся следователю с фотографии.

– Видишь, брат, – грустно улыбнулся Вересень, поглаживая Мандарина по жесткой коротенькой шерсти. – От судьбы не уйдешь. Все возвращается в исходную точку, и мне дается еще один шанс. Нам с Катей дается шанс. На справедливость.