Навуходоносор отдал соответствующие распоряжения, назначил начальника пехоты Шамгур-Набу ответственным за осаду — место как раз для него, спешить здесь некуда, — а сам с авангардом двинулся дальше на юг.

Скоро отряд добрался до Мегиддо, захудалого, окруженного полуразвалившимися стенами городка, где когда-то знаменитый царь Соломон держал своих коней. По рассказам учителя, излагавшего в доме таблички дела прежних дней, иудейский царь построил здесь конюшни на несколько десятков тысяч голов. Где теперь эти конюшни? Только руины остались. После Мегиддо, к югу сразу за Кармельскими увалами лежало бывшее царство Израильское, когда-то отделившееся от Иудеи и разгромленное доблестным Саргоном II, ассирийцем. Далее дорога тянулась по прибрежной равнине и уже после Афека, первоклассной, надо сказать, крепости, оставив в стороне Иоппию, авангард свернул к Иерусалиму. Войско, ведомое Нериглиссаром, поспешало за царем.

…Навуходоносор в сопровождении Рахима и Иддина-Набу въехал на вершину перевала. Тут же в нескольких шагах дорога круто обрывалась с гребня вниз. С некоторой тревогой царь глянул на розовеющее взгорье. Даль кое-где была присыпана рощицами деревьев, заостренными купами кипарисов, зарослями кустарников, помечена пежинами пастбищ, возделанных, оторванных друг от друга полей. Справа звучной недвижимой бирюзой отсвечивало море. Над головами — над морем, над хребтами, над скопищем лиловатых, помеченных зеленью оливковых рощ и белизной откосов — навис округлый, не имеющий дна купол неба.

Вот она Иудея! Вот она, земля, где обитало многолюдье, отвергавшее всех других богов, кроме своего неведомого, жестокого Яхве, чьи заповеди были выбиты на каменных скрижалях и хранились в единственном на всю округу святилище — столичном храме. Прежний правитель Иудеи Иосия, как рассказывал Бел-Ибни, постарался с корнем вырвать заразу почитания рукотворных кумиров, сжигал священные деревья, закапывал и рушил камни, сжигал жертвенники, и резные столбы, а их служителей приказывал безжалостно швырять в костер. Чего же он добился? Неведомый, не имеющий образа дух желал безраздельно владеть этой землей и этим народом? Чем он одарил уверовавших в него? Процветанием? Мудростью? Силой? Вот он, царь вавилонский, пришел сюда. Так на чьей стороне сила?

Торговый тракт, вихляющий по крутому, долгому склону, вначале вел к меловым откосам, отвесно обрывавшимися к подножию хребта, затем, поворотив в противоположную сторону, постепенно сползал в долину, где заметны были кущи деревьев и белые домики какого-то селения. Вдали дорога терялась в нагромождении скал и появлялась только на фоне следующего гребня, над которым зубчиками, неотличимыми по тону от буроватой желтизны окружающих гор, возвышались крепостные башни Урсалимму. Было не по весеннему жарко, вторую неделю ни капли дождя. Навуходоносор поднял руку — внимание! — потом решительно указал вперед. Эмуку отборных, кисир за кисиром, громыхая доспехами, двинулись вперед. Пыль поднялась столбом, и уже оттуда из желтоватой, подрагивающей завесы, перебивая лошадиное ржанье, скрип повозок, выкрики командиров, вдруг лихо грянуло.

Эллиль дал тебе величье

Что ж, кого ты ждешь?..

Син прибавил превосходство

Что ж, кого ты ждешь?..

Нинурта дал оружье славы

Что ж, кого ты ждешь?..

В те дни уже не будут говорить: «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина».

Но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие: кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет.

Иеремия; 31; 29,30

Утро четвертого дня празднования Нового года Седекия, прежний царь Иудеи, заключенный в дом стражи городского дворца, начал с молитвы. Повторял то, что еще помнил из псалмов.

— Когда я взываю, услышь меня, Боже правды моей! В тесноте моей Ты дал мне простор! Помилуй меня и услышь молитву мою. Откликнись, Господи, на слова мои, уразумей помышления мои… Внемли гласу вопля моего, Царь мой и Бог мой, ибо к тебе молитвою обращаюсь…

Затем — пустота, долгое ожидание заветных слов, слушание гулкой пустоты, уныние, и только потом до слепца долетел тихий шелест и звон капели. Он не поверил. Подобрался поближе в внешней стене, ощупал кладку. Влажная! Теплая и влажная!.. Затем просунул руку в щель, называемую окном. Слава тебе, Господи — дотянулся!.. Ласковый частый перебор дождевых капель омыл сухую, шелушившуюся кожу. Узник поднапрягся, повертел рукой, пошевелил пальцами. Собрал горсть капель в ладонь, с благоговением выпил посланную с небес влагу. Эх, кабы глиняная миска пролезла в щель, набрать бы воды, смочить лицо, тело, тогда совсем было бы хорошо. Но и этой горсточке Седекия был несказанно рад. Помнил о нем Царь небесный, не забыл, поздравил с праздничком. Судя по стойкому, басовитому перестуку, ливень вовсю поливал улицы Вавилона, языческие капища и эти удивительные, «висячие» сады. Как же местные умельцы сумели подвесить их? Как ухитрились зацепиться за небеса?

Он повздыхал, тайна чудесных садов будоражила мысли. Шевельнулись воспоминания… В самый раз дождик, как раз перед севом, хотя им, халдеям, здесь воды хватает. Не то, что в родной земле Иудиной…

Отсеяться народ земли, ам-хаарец, успел. Мужики мотыжили землю, а сами все посматривали в сторону дороги на Иоппию. Пастухи подальше от тракта отогнали стада. Жители из Бефорона, Газера, Анатота, Гивы и других городков вкруг священного города после празднования пятидесятницы — дарования народу Торы, не спешили покидать Иерусалим. Ждали объявления очистительного поста, ведь беда у ворот! На рынках, в пределах храма, в домах судачили — пост, это то что надо, в нем спасение, а также в молитвах, долгих, исступленных, в обильных жертвоприношениях. Эти меры были разумны, проверены — разве отдаст Создатель свой народ на поругание? Разве о том на Синае Яхве договаривался с Моисеем? Разве на погибель он вывел народ свой из печи Египетской и даровал ему плодоносные долины Ханаана? Зачем тогда было виденье Нафану? Зачем открыл Господь грядущую великую победу Израиля?

Все сходились на том, что Создатель беды не допустит. Указывали друг другу на то, что ассирийские владыки уже не раз обламывали зубы о твердыни Иерусалимские, а уж этому мальчишке подавно священного града не видать. Яхве явит чудо, да и сами они, горожане убеждали селян, прибывших со всей Иудеи, а сановники царя Иоакима, — сумеют защитить себя. О том и Анания, и Ахав, и Цедкия пророчествовали. Кто, говорили они, устоит против мышцы израилевой? Кто сумеет вынести тяжесть длани ее?.. Только придурковатый вещатель из Анатота Иеремия, сын Хилкии, осмеливался смущать народ, но и этот впадающий в ярость верзила в последнее время стал тих, покладист. Целыми днями молится в восточной колоннаде храма. Говорят, царь Иоаким приказал глаз с наби не спускать. Чуть повысит голос, начнет будоражить народ — сразу в колодки!

Наби! Кому в голову могло прийти подобное обращение?! Придурок он и предатель, а не пророк…

Седекия лег на глиняный топчан, заложил руки за голову и улыбнувшись припомнил, как бушевал Иеремия после сражения под Каркемишем. Как не давал покоя гражданам! Твердил одно и то же: «И сказал мне Господь: хотя бы предстали перед лицо мое Моисей и Самуил, душа моя не преклонится к народу сему. Отгони их от лица моего, пусть они отойдут. Если же спросят тебя: «куда нам идти?», то скажи им так — говорит Господь: кто обречен на смерть, иди на смерть; и кто под меч, — под меч; и кто в плен — в плен».