за границей. Но нужно отдать должное ученику, чувствуется моё воспитание, он молча положил перед ней заключение профессора Доброславина, которому поручили оценить условия жизни и быта девушек-смолянок с точки зрения норм гигиены. Если пропустить таблицы и формулы, достойные академической статьи и перейти к выводам, то каждая строчка не говорила, она просто вопила о том, что эти бедные девочки не живут, они — выживают. Прочитав сей документ, маМА изволила его прокомментировать, причём с частичным использованием некоторых немецких идиом и в частности: «schweine, Saukerle, Diebe» (свиньи, скоты, воры).

— Ты сама знаешь, Олюшка, — продолжил паПА, нежно поглаживая её руку, — что мы воспитывали наших детей в разумной строгости, дабы они не привыкали к роскоши. Но они никогда не голодали. А смолянкам приходиться иной раз вступать в рукопашную ради горбушки хлеба или грызть мел, жевать бумагу дабы ослабить муки голода. Конечно, это не касается отдельных особ, подобных этой Долгорукой, — при этом на его лице появилось выражение отвращения, — которая поедала специально присланные кушанья в кабинете директрисы. Я понимаю, что можно и нужно лишать лакомств за излишние проказы, но что творится за стенами сего института, это просто…

Далее последовало несколько соленых словечек. Немного успокоившись, он продолжил:

— А что творится с обучением и досугом… Где балы и театральные постановки с приглашением кадетов? Это просто дикая смесь из тюрьмы и монастыря. Мне кажется, дорогая, что моя прабабушка Екатерина, случись сие непотребство в её правление, быстро бы отправила виновников в Сибирь или напрямую к палачу. Я не обвиняю в этом нынешнюю директрису, но скорее всего кто-то изрядно набивает свои карманы за её спиной, а заодно калечит бедных девочек. Я прошу тебя, Олюшка, наведи там порядок, ибо даже в солдатской казарме больше воли чем в Смольном. А дабы помочь очистить сии авгиевы конюшни, я выделю под твоё начало несколько офицеров с весьма широкими полномочиями.

Решительности и требовательности моей маМа было не занимать и через полгода в Смольном институте появилась масса вакансий в основном на административные и хозяйственные должности… Все эти воспоминания промелькнули подобно молнии, и я вернулся к реальности, когдаконтр-адмирал Епанчин предложил нам присесть и разговор продолжился.

— И так, господа гардемарины, сегодня нас удостоила своим посещением её превосходительство и кавалерственная дама Ольга Александровна Томилова, коя возглавляет Институт благородных девиц. Я прошу вас с вниманием отнестись к её пожеланиям тем паче, что я их вполне одобряю и поддерживаю.

Пожеланий было множество. Пришлось взять блокнотик и всех их записывать. Не люблю я писать этими чертовыми приспособлениями для карябанья бумаги, потому пользовался обычным карандашом, что носил с собой практически постоянно. Типа завел себе блокнот для поэтического творчества, заодно с пишущим стержнем в комплекте. Хорошо, что этот предмет не стал, простите за тавтологию, предметом насмешек гардемаринов, хотя бы потому, что в него было удобно зарисовывать и некоторые детали корабельной оснастки, хотя я и историк, но всех деталей парусного вооружения просто знать не мог, не имел возможности такой. А тут пришлось очень многое выучить, понять. А у меня такой тип восприятия — мне бы картинку с текстом, а дальше уж как-нибудь разберусь. Ну, и практика, только все равно результаты заносил в блокнотик. А теперь в нем оказались и пожелания кавалерственной дамы… ох уж ёёёёёёёёё… стоит женщину наградить орденом, как она становится маршалом, генералам и адмиралам сразу начинает мозги крутить!

Хочешь, не хочешь, а трудиться все-таки придется! За работу, Сандро, за работу!

Глава двадцать седьмая

О чувствах к прекрасному

Прекрасное только то, что мы видим издалека. Не приближайтесь к прекрасному.

Александр Вампилов.

Санкт-Петербург, Морской кадетский корпус.

17 февраля 1884 года.

В. кн. Александр Михайлович (Сандро)

После коротких уточнений и согласований наша троица и еще несколько гардемаринов стали регулярно посещать репетиции театра, возобновившего свою работу после многих десятилетий простоя и забвения. Первый же визит и первая репетиция подарили мне нелёгкое испытание. Одна из воспитанниц, княжна Ольга Владимировна Оболенская, чей род, если спуститься до основ, имеет прямое отношение к Рюриковичам, лишь только бросив на меня первый взгляд, сразила душу стрелой Гименея. А точнее — две души одновременно. Ну ладно, Сандро, еще юноша, но и сущность старого академика попали под действие чар Ольги. Признаюсь, честно, что в 1987 году будучи в весьма почтенном возрасте я в первый раз посмотрел фильм «Гардемарины, вперёд!» и пропал. Шестидесятилетний пенёк переместился первый раз в прошлое, конечно, как историк и циник ржал над историческими ляпами этого кино, но что-то во мне зашевелилось… влюбился? В кого? В актрису Ольгу Машную сыгравшую роль Софьи Зотовой? Конечно, она милочка, но поразила меня Татьяна Лютаева, игравшая роль Анастасии Ягужинской.

Ну как влюбился, нет, конечно, но вот было что-то в ней такое, что заставляло сердце замереть. И даже не внешняя схожесть с моей первой женой, такой же типаж, да, лицом схожи, а вот во взгляде… говорите, это актерская игра? Может быть, но нет-нет да и проскочит что-то такое, родное… Цветы? Письма со стихами? Романтичная хрень малолетних придурков? Нет, таким я не страдал, у меня тогда старость начиналась, а не маразм! Говорят, что сердцу не прикажешь! Врут! И лучшее лекарство от любви с первого взгляда посмотреть этот фильм еще раз. В общем, после шестого просмотра сердце окончательно успокоилось. Не знаю, что это: причуды природы или шутки фортуны, но Олечка Оболенская была очень похожей на Танюшу…

Нет, не ее точная копия, но… чертовски похожа! А этот взгляд с поволокой! Пышные, чуть курчавые волосы, лебединая шея, чувственные губы… Когда по закону пьесы мне приходилось касаться её руки губами, естественно под строжайшим надзором нескольких секьюрити из числа классных дам и иных церберов в женских платьях, то флюиды, излучаемые Ольгой, просто сводили меня с ума, тем паче что мне всучили роль гардемарина Алексея Корсака. Я хотел вообще остаться за сценой, пусть другие играют, не люблю я фиглярства, но из-за Ольги… И черт его знает, что это такое? Гормоны молодые бушуют? Или старика пробила ностальгия? В общем, я не попал, я — пропал…

Почему я решил, что Олечка, по всей видимости также была ко мне неравнодушна? Сам себе напридумал, или? По ходу репетиций мне казалось, что ее глаза горели ответной страстью или это была правда? Естественно, мы не могли слишком открыто выразить наши чувства, а уж поцелуй мог закончиться тем, что на сцене мгновенно материализовалась