Утоптанный грязный снег вдоль калиток говорил о том, что количество народу здесь проживает немаленькое. Марсель постучал в дверь и нам открыла женщина лет сорока пяти с покрасневшими глазами и распухшими влажными руками, которые она вытирала о длинный влажный фартук. Хмуро глядя на нас, она неприветливо буркнула:

— Что надобно?

Марсель немного растерялся и тогда я сочла возможным ответить:

— У меня есть заказ для мастера Борка.

Говорить, что мы занимаемся «благотворительностью» я не стала. Женщина насупилась еще сильнее и хрипловато ответила, отведя глаза:

— Не работает он нынче, Борк-то. Был мастер Борк, да весь кончился.

А потом, как бы разозлившись, она подняла голову, и глядя мне в глаза, пояснила:

— Безногий он теперь, так что ступайте, кёрста, подобру-поздорову, не работник он боле.

Она попыталась захлопнуть дверь, однако Марсель успел вставить каблук в щель и помешать ей.

— А нам не нога его нужна, а голова и руки. Если хотите, чтобы муж работать начал — может пустите нас поговорить?

С некоторым сомнением, поколебавшись, женщина распахнула дверь шире и в морозный воздух клубами ударил влажный, резко пахнущий хозяйственным мылом пар.

— Ну, проходите, коль не шутите.

Дом мастера Борка еще недавно представлял собой образец местного благополучия. На выцветших обоях заметно было яркое пятно от висевших здесь часов-домика — самой дешевой модели, которую я раньше видела только в лавке старьевщика. В углу стоял пузатый буфет, с полок которого уже пропала вся красивая посуда, и уголок кружевной салфетки свисал, как белый флаг капитуляции, с пустой полки. Вокруг обеденного стола, пока еще не проданного, вместо стульев располагались три обшарпанных старых табурета и два чурбака. При этом ни грязи на полу, ни паутины в углах. Даже белые занавесочки на окне радовали глаз чистотой.

В комнате было жарко и очень душно — на расположенной в углу печурке, в огромном баке, вываривалось белье. Похоже, жена мастера после того, как он потерял работоспособность, взвалила обеспечение семьи на себя.

— Подняться вам нужно на мансарду, — хмуро сообщила нам хозяйка, а после этого открыла рот и во всю мощь своего голоса крикнула: — Михель, к тебе тут пришли!

Подниматься с нами она не стала. Лесенка была чуть скрипучая, но крепко сбитая, а перила даже навощенные — хозяйка продолжала следить за своим домом.

Маленькая комнатка, куда мы попали, была супружеской спальней. Широкая кровать с белоснежной простыней уже лишилась одной пуховой подушки — вместо нее лежал какой-то тряпичный куль. Одеяло явно было приобретено в лавке старьевщика — я прямо видела перед глазами картинку, как выглядело это сдобное супружеское ложе еще несколько месяцев назад.

Вместо тряпки из разноцветных клочков здесь наверняка была роскошная пуховая перина, заправленная в такой же белоснежный пододеяльник, две пышных подушки и, наверняка, теплый коврик на полу. Не знаю, зеркало или картина висела раньше на голубой стенке, но и отсюда хорошие вещи потихоньку уходили на продажу. Нищета вползала в дом медленно и неотвратимо.

Мастер Борк сидел на единственном оставшемся стуле, похожем на венский, у окна. Рядом прислонились два неуклюжих самодельных костыля, а на подоконнике разложены были какие-то предметы. Я не сразу поняла, что мастер ремонтирует обувь, и это — обыкновенное шило, дратва и кусок воска.

Сам мастер выглядел лет на сорок пять-пятьдесят. Был сухощав, с обветренным морщинистым лицом, с которого частично уже пропала краснота, и обладал хорошими рабочими руками — натруженными и чуть узловатыми. Несколько неприветливо глядя на нас, он спросил:

— Чего угодно кёрстам?

Разговор был не так и легок, как я ожидала. Точнее, сам-то мастер быстро понял, что я от него хочу. И согласен был, кажется, на все. Но вот не утерпевшая внизу хозяйка вмешалась в разговор со своими подозрениями:

— А ну как обманут, Михель? Так хоть соседи за обувку заплатят, пусть и медяк. А так — ты и не заработаешь ничего! Мало что ли эти богатеи тобой попользовались?!

Под взглядом жены мастер тоже нахмурился и заколебался, однако Марсель решил эту проблему довольно легко:

— Мастер Борк, завтра я пришлю к вам человека, вы продиктуете ему список инструментов, которые вам нужны. Если вдруг, понадобится верстак, или удобное сиденье — не стесняйтесь, он все закупит, привезет и установит. А это — аванс.

Мой жених положил на подоконник перед мастером две золотые монеты.

С каким-то странным всхлипом, типа «О-о-о-ха..», хозяйка взялась за горло, пытаясь, очевидно, заставить себя промолчать. Эта женщина вызывала у меня все больше уважения. Сумма в два золотых — огромная, но стелиться после этого она перед нами не стала. Под внимательным взглядом мужа она подошла к окну, спокойно проверила обе монеты на зуб и сказала:

— Ну, Михель, похоже не врут тебе гости. Так что, думай сам, соглашаться или нет. Ежели сможешь сполнить заказ — нам бы денежки пригодились.

Да, она груба, не образованна и подозрительна. Однако, став кормилицей в семье не попыталась отнять главенствующее положение у мужа и начать руководить им, признавая за калекой такие же права, как раньше признавала за здоровым. Это можно назвать одним словом — порядочность. Я повернулась к ней и спросила:

— Почтенная трок, мне говорили, что у вас трое детей.

Она солидно кивнула головой и ответила:

— Трое, кёрста. Сынок старший сейчас уже в подмастерьях год как работает. У «Арманд и Стонгер». Еще дочка есть, тринадцать лет уже, так она сейчас с малышом в детской. Хорошие у меня детки, благослови их Айлюс, — она нетороплива коснулась ритуальным жестом бровей и рта.

— Почтенная трок, вы позволите сделать вашим детям подарок?

Хозяйка с каким-то подозрением посмотрела на меня, еще раз оглядела с ног до головы Марселя и почти нехотя кивнула:

— Вроде как нет в вас дурного, кёрсты. Ежели от души подарок, то отчего не разрешить?

Все же мы казались ей странными и слегка подозрительными, но я не хотела ждать, пока мастер сделает нужную безделушку — этой семье нужна была помощь прямо сейчас. Они не бездельники и не алкоголики, а несчастье или увечье может коснуться каждого. Я достала еще один золотой, протянула женщине и сказала:

— Потратьте его по своему разумению, так как лучше будет для детей.

Глаза ее чуть увлажнились, но марку она выдержала — взяла монету так, как взяла бы медяк на конфеты, и чуть хрипловатым голосом сказала:

— Обязательно так и сделаю, кёрста. Благодарствуйте на добром деле.

Дома меня ждала печальная новость — заболела Эжен. У сестренки был неприятный лающий кашель и жар, ясные голубые глазки помутнели, она капризничала и отказывалась пить какой-то горький травяной взвар. Встревоженная кёрста Тиан как раз встречала в холле приехавшего доктора.