просто держись за мою руку всю ночь. — В голосе Данте снова звучит вожделение, и его рука ложится на мою верхнюю часть бедра, его пальцы скользят по гладкой коже. — Ты пахнешь так хорошо, что тебя можно съесть.

— Это лишь лосьон, который я использовала. — Мой голос дрожит. — Возможно, это была плохая идея…

— Эмма. — Он легонько сжимает мое бедро, и у меня перехватывает дыхание. — Я бы не пригласил тебя, если бы не думал, что это будет веселый вечер для нас обоих.

Мой желудок опускается при этих словах, в нем бурлят эмоции, которые очень близки к тем, что я старалась не испытывать к этому мужчине. — Уверена, что так и будет, — отвечаю я, заставляя свой голос звучать увереннее, чем мне кажется.

Вечеринка проходит в Музее искусств, и я чувствую легкое волнение, когда мы приближаемся. Ряды высоких фонарей перед ним освещены на фоне темного неба, за ними виднеются силуэты пальм, и я вижу ряды машин, выстроившихся перед парковщиком, из которых выходят мужчины в смокингах и женщины в платьях, не менее великолепных, чем мое. Вспышки вспыхивают, репортеры и папарацци делают снимки, а Данте подъезжает к обочине и пускает машину на холостой ход, открывая дверь. Он отдает ключи камердинеру в бордовой форме и подходит к моей двери.

Я кладу свою руку в его, и на одно ослепительное мгновение я чувствую себя перенесенной. Я кинозвезда, моя рука в руке моего красавца-кавалера, когда он помогает мне выйти из машины на красную ковровую дорожку, а вокруг нас работают камеры. Это такая клишированная голливудская фантазия, над которой в любой другой вечер я бы посмеялась, которая всегда настаивала бы на том, что она меня не интересует, но на мгновение я чувствую, как мое сердце трепещет от этих образов.

И это не так уж и далеко.

Данте не знаменитость, но он достаточно известен, чтобы его фотографировали. Его рука обвивает мою талию, и тут же раздается треск фотоаппаратов. Мое мгновенное возбуждение гасится осознанием того, что если Рико завтра заглянет не в ту социальную сеть, то увидит меня на руке Данте.

В животе завязывается холодный узел, и я замираю. Конечно, он не будет смотреть ни на что подобное. Его не интересует гала-вечер, который устраивают в музее. Но подкрадывающееся чувство ужаса не отпускает, и когда Данте поворачивается ко мне, я понимаю, что он чувствует что-то неладное.

— Ты в порядке? — Он озабоченно хмурится, и я делаю вдох, изо всех сил стараясь избавиться от этого чувства. Сегодняшний вечер может стать прекрасным, и я не хочу, чтобы что-то его испортило. Еще минуту назад я была очень рада, что пришла.

— Я в порядке, — заверяю я его, заставляя улыбнуться и кладя руку на его руку. — Просто я не привыкла, чтобы меня фотографировали. Особенно столько раз сразу.

Данте смеется, забирая мою руку в свою, пока мы поворачиваемся в сторону музея, где все остальные начинают прогуливаться.

— Привыкнешь, — говорит он с ухмылкой, и я качаю головой.

— Когда ты говоришь такие вещи, я вспоминаю, какой ты на самом деле человек.

— И что же я за тип? — Он притягивает меня чуть ближе, и мое сердце учащенно бьется.

— Высокомерный. — Я сгибаю пальцы вокруг его руки, наслаждаясь близостью. Несмотря на то, что я знаю, что сегодняшний вечер должен быть единичным, что это не будет регулярным явлением, что мы, возможно, никогда не пойдем на другое свидание и, вероятно, никогда не должны… Я не могу не наслаждаться.

Мне нравится быть с Данте. Неважно, где мы находимся.

Интерьер музея оформлен великолепно, настолько, что у меня перехватывает дыхание, когда мы поднимаемся по ступенькам и заходим внутрь. Данте держит мою руку в своей, как подобает джентльмену, и я говорю себе, что нужно расслабиться и получать удовольствие. Я здесь с ним, и он снова и снова уверял меня, что не ждет от меня ничего другого, кроме себя самой.

Надеюсь, этого действительно достаточно.

— Как мило. — Я оглядываюсь по сторонам, когда мы входим внутрь, и мои каблуки щелкают по каменному полу. Две стороны комнаты разделены длинной дорожкой, и с каждой стороны стоит множество столов, некоторые сидячие, а некоторые достаточно высокие, чтобы гости могли собраться за ними стоя. Вдоль стен и на каждом столе расставлены цветочные композиции, наполняющие помещение ароматом, а потолок украшен балдахином из сказочных огоньков. Из одного угла струнный квартет играет незнакомую мне песню, а персонал в черных ботинках элегантно передвигается по залу с подносами закусок и шампанского.

Данте сметает с одного из подносов два бокала с шампанским, оставляя один себе, а другой передавая мне. Он стучит ободком своего бокала о мой, и его лицо озаряет улыбка, которой я уже успела насладиться.

— За прекрасный вечер, — бормочет он, и я не могу не улыбнуться в ответ.

— Идеальный вечер, — повторяю я. Я делаю нерешительный глоток, мне никогда не нравилось шампанское, но одного вкуса достаточно, чтобы понять, что это потому, что я никогда не пила хорошего шампанского. Оно лопается на моем языке взрывом сладких, шипящих пузырьков, и я бросаю на Данте удивленный взгляд.

— Это восхитительно. — Я делаю еще один глоток, и он хихикает.

— Когда речь идет о шампанском, цена действительно имеет значение.

— Раньше я бы сказала, что это снобизм. Но ты прав. — Я делаю еще один глоток, оглядывая комнату.

Данте снова смеется, низким и шелковистым тоном, и я чувствую, как его рука касается моей поясницы. Это собственнический жест, но здесь он мне не так уж и неприятен. Каждый раз, когда я оглядываюсь по сторонам, мне кажется, что я нахожу что-то еще, что заставляет меня чувствовать себя не своей — красивые женщины с прическами и макияжем более безупречными, чем у меня, взгляды, брошенные в мою сторону, которые я не могу не интерпретировать как удивление, что кто-то вроде меня вообще находится здесь, не говоря уже о том, чтобы быть на руке у такого мужчины, как Данте.

За всю свою жизнь я никогда не позволяла никому заставлять меня чувствовать себя неполноценной. Я не хочу, чтобы это произошло сейчас, но не быть неуверенной в себе почти невозможно.

Словно почувствовав, что мое беспокойство снова нарастает, Данте проводит рукой по моей пояснице.

— Они все смотрят на тебя, потому что ты самая красивая женщина здесь, — пробормотал он. — И ни по какой другой причине.

Я наклоняю подбородок, чтобы посмотреть на него, и поднимаю бровь.

— Тебе не нужно лгать, — тихо говорю я, снова оглядываясь по сторонам. Я могу