Еѵ αρχη ήѵ — искони бе… в начале было.

И далее: ζοη— живот (жизнь), φως — свет, σκοτια — тьма, άνθροπος — человек, όνομα — имя, κόσμος — мир, αλήθεια — истина, δόξα — слава, νόμος — закон, χάρις — благодать (она же доброта, она же любовь). И ещё: οδός — путь, πατρός — отец, υιός — сын, προφητης — пророк, βαπτισμός — крещение, ύδατος — вода, πνευμα — дух, ουρανός — небо, διδάσκαλος — учитель, μαθητής — ученик, αγαθός — добро, благо…

Но это же поистине святые слова, слова для священного обихода, и какая радость, что их не нужно выдумывать, они уже есть!

Право же, разве это он, Константин, так постарался? Нет же, это сам славянский мир уже загодя готовился к своей неминуемой встрече с евангельской речью и потому так ревностно спешит теперь пособить Константину.

Старание — на ответное старание, ревность — на ревность. Для того удивительного в своей предельной простоте и безыскусности красноречия, которое восхищает Константина в греческом Евангелии, неустанно ищет он теперь соответствия в славянской словесной ткани. Вот он читает в евангелии от Матфея: βασιλεία τών ουρανών, и это легко, дословно переводится как царство небес. Но он не лёгкости ищет и не дословности, а большей выразительности, напевности и потому пишет: Царство небесное. У того же евангелиста, дойдя до слов зерно горчицы, снова предпочитает более звучный ход: зерно горчичное. Вместо след гвоздей даёт усиление: язвы гвоздиные. И так многократно, по всем евангелиям: птицы небесные на место птицы небес, сено сельное, а не трава полей.

И, наконец и во-первых, не Сын Бога, не Сын Человека, как в греческом написании, но Сын Божий, Сын Человеческий!

Если бы ведал Константин, что эти едва заметные волеизъявления так придутся по душе всем, кто расслышит и отзовётся им в будущих веках.

Мефодиева Псалтырь

Впрочем, есть повод усомниться в том, что Константин переводил Евангелие вполне единолично. И такой повод, как это ни покажется неожиданным, вычитывается в «Житие Мефодия». Как мы помним, «Житие Кирилла» писалось при непосредственном редакторском или даже авторском участии старшего солунянина, и на страницах жизнеописания Философа воля Мефодия просматривается неоднократно. Воля же эта проявлялась в том, чтобы всячески умалить и притенить вклад старшего в общее просветительское дело. По Мефодию, во всех главных свершениях Славянской миссии безусловно первенствовал не он, а его возлюбленный младший брат. Этот замечательный, поистине в духе евангельских научений Христа, образец братской любви и скромности — подлинное украшение души Мефодия.

Но когда не стало и его самого и когда нескольким ученикам предоставилась возможность подумать о прославлении памяти первого и последнего архиепископа Великоморавского, они пришли, надо полагать, к неоспоримому выводу: в «Житии Кирилла» место и значение старшего брата в общем деле представлены всё же слишком невнятно. И эта недосказанность, при всей своей трогательности, по сути несправедлива. И требует поправок, уточнений, иногда существенного свойства. Одна из таких поправок касается времени совместной подготовки братьев к началу Славянской миссии. В «Житии Мефодия» она выглядит следующим образом:

«Псалтырь бо бе токмо и Евангелие с Апостолом и избраными службами церковьныими с Философом преложил первее».

В современном переводе читаем: «Ибо Псалтырь только и Евангелие с Апостолом и избранными службами церковными перевёл сначала с Философом».

Что явствует из такого уточнения? Во-первых, то, что в переводе Евангелия и Апостола есть и участие Мефодия. Во-вторых, что и Кирилл каким-то образом имел отношение к переводу Псалтыри. Наконец, в-третьих, что труд по переложению на славянский язык псалмов и кафизм Псалтыри, не менее ответственный, чем новозаветные переводы младшего брата, лёг на плечи, по преимуществу, Мефодия. И что к этому своему подвижническому деланию он приступил даже до того, как Философ принялся за евангельский и апостольский апракосы.

Последнее подтверждается самим порядком книг в процитированном месте «Жития Мефодия»: сначала названа Псалтырь, потом Евангелие и Апостол. Такое первенство подкреплено и текстологическими наблюдениями ряда учёных: замечено, что многочисленные цитаты из псалмов, имеющиеся у евангелистов, в славянском переводе Константина дословно совпадают с тем, как они выглядят в славянской Псалтыри Мефодия. Значит, Философ в таких случаях не тратил драгоценного времени на поиск своих собственных решений, а брал из рукописи брата уже готовое.

Но что в том зазорного? Нелепыми были бы между ними попытки собственнического разграничения: «вот твоё, а вот моё». Работали ведь не вдвоём даже, а целой дружиной, с участием нескольких учеников, о чём, как помним, сообщалось в «Житии Кирилла». Разве можно было теперь надолго затворяться друг от друга по кельям? Наверняка ежедневно сходились вместе в одной палате, чтобы обмениваться самыми неотложными затруднениями. А главное, чтобы зачитывать вслух уже готовое — только что записанные по-славянски евангельские отрывки, псалмы, письма апостольские, тропари и стихиры праздничные. Вместе радовались удачам этих ежедневных уроков, тому, что у каждого отдельно и у всех вместе получается. Молились о том, чтобы и впредь получалось — не хуже, чем сегодня. Чтобы не покидало их ни на день присутствие благодатного горения.

Братьям, солунским горожанам, не часто приходилось видеть в родительском доме, как высекают огонь, потому что всегда поблизости находилось что-то уже для них приготовленное — зажжённая свеча или светильник, или пылающий очаг. Но если вокруг — безлюдные пространства, отсутствие хоть какого-то жилья для угрева, неприютность, холод, ветер? Вот тогда-то не раз они видели: каждый воин, пастух, путник или землепашец, где бы ни находился, обязательно держит при поясе своём малый узелок, а в нём неизменные, такие простецкие на вид вещицы — железное кресало, кремень и трут в виде усохшей ветошки или хотя бы комка сухой травы. Бывалому человеку достаточно один раз чиркнуть кресалом о кремень, чтобы высеклась искра и возжгла трут, и занялся костёр. И не раз видели они ещё в детские годы, как делают это славяне. И слово от них не раз слышали, означающее само начальное действие: кресити, то есть выкресать огонь.