— Мы не нашли следов договора с вами во всей столичной канцелярии, — сообщил сенатор. — Но это и не столь важно. Мы можем заключить с вашим войском новый договор прямо здесь. Однако, перед тем как мы его с вами составим, вы должны обязательно выполнить предварительное условие: открыть ворота города и выпустить из крепости стратигиссу Лидию, а также тех женщин, которые не венчаны с вашими воинами.

Лидия и отец Паисий, тоже присутствующие на переговорах, переглянулись между собой, слыша надменную речь Стахиса. Дарник жестом позвал толмача и предпочел говорить со столичным переговорщиком только через него:

— В таком случае у меня тоже есть предварительное условие. Постройте лодии, которые вы сожгли, и все женщины будут отпущены.

— Это была вынужденная мера за учиненный словенами разбой.

— Договоримся проще: город мы отдаем, а крепость пока останется до окончания переговоров за нами.

— Если вы не освободите всех женщин, мы казним захваченных моричей, — пригрозил Стахис.

— Они покинули мое войско без разрешения, поэтому их судьба меня не интересует.

Сенатор явно не ожидал такого ответа.

— Вы можете не отдавать город, но освободите стратигиссу Лидию, — пошел он на уступку.

— Стратитисса Лидия будет освобождена лишь в самый последний момент, когда мое войско взойдет на ваши дромоны.

Как ни пытался Стахис и дальше торговаться, ему в конце концов пришлось согласиться на условии Дарника.

Зато остались недовольны липовские воеводы:

— Зачем просто так отдаем город? Теперь в крепости они нас враз придушат.

— Сначала они придушат своим войском собственный город. Вместо тысячи грабителей теперь их в Дикее будет три тысячи, — успокаивал соратников князь.

В самом деле, едва весть о достигнутой договоренности облетела город, как в нем возникло сильное волнение. Одни боялись наказания за потворство словенам, другие не хотели предоставлять жилье и пропитание стратиотам, третьи опасались военных схваток на улицах города. Все, кто имел родственников за пределами Дикеи, поспешили к западным городским воротам, которые по приказу Дарника были перед ними открыты. Часть наемных работников и рабов, напротив, попросилась к словенам в крепость, мол, пусть будет так, будто вы нас захватили с собой. Князь, смеясь, не возражал и против этого.

Наконец настал условный момент: липовцы все ушли в крепость, а ромейское войско вошло в город.

Северные ворота крепости, однако, днем продолжали оставаться открытыми. Родственники «жен» по-прежнему беспрепятственно сновали туда-сюда. Один раз перед воротами появилась ромейская тагма человек в триста. Заградительная сотня липовцев у воротного колодца схватилась за оружие, но ворота закрывать не стала, напротив, криками и жестами приглашала стратиотов заходить. Те, потоптавшись на месте, предпочли удалиться.

Первый вечер во дворце, в осажденной крепости, проходил в заметном напряжении. С момента «повешения» прошло всего несколько дней. Их Великолепие и отец Паисий вызывающе молчали, воеводы чувствовали от этого себя неловко. Один Дарник не желал на такие пустяки обращать внимание, и был, как всегда, умеренно словоохотлив со своими ближайшими помощниками.

— Не боишься, что эта злючка тебе сонному нож в сердце воткнет? — полюбопытствовал Буртым.

— Могу оставить тебя в спальне для охраны.

Воеводам шутка понравилась.

— Можно я переведу твои слова ромеям? — предложил впервые приглашенный за воеводский стол молодой толмач.

Князь разрешил. Толмач перевел.

— Лучше для охраны оставить в моей спальне все словенское войско, — вдруг произнесла Лидия.

Теперь вместе с воеводами засмеялся и Дарник.

Закончив трапезу, воеводы вышли. Князь вместе с хозяевами остался сидеть за столом, ожидая, что будет дальше.

— Почему? — совсем коротко бросила Лидия.

Рыбья Кровь молчал.

— Почему ты сделал тогда то, что сделал? — разъяснил ее слова священник.

— Потому что окружающая жизнь не моя хозяйка, а моя рабыня, и я делаю с ней все, что захочу.

— С окружающей жизнью? — изумился Паисий.

Дарник утвердительно хмыкнул. Не давая им опомниться, он встал и вышел из столовой. Эту ночь он опять ночевал у Адаш и обнимал ее с утроенным пылом.

Следующий день в крепости прошел несколько иначе, чем прежде. Войско, почти не тревожась о будущем, осваивалось в своей новой гарнизонной службе. Все сотни были разбиты на три смены: одна на стене в карауле, другая на боевых площадках изнуряет себя стрельбой и единоборствами, третья в мастерских, в купальне, в спальнях или просто на травке в тени деревьев, благо на обширной территории крепости нашлось место и для огорода с фруктовыми деревьями, и для скотного двора, и даже для конных скачек.

На боевых площадках имелось немало приспособлений для телесных упражнений по выработке силы, ловкости, меткости и увертливости. Дарник добавил к ним еще одно: толкачку из трех бревен, утыканных гвоздями. Раздевшись по пояс, показал и своим, и черному войску, как с ней обращаться. Сильно раскачав, отбивался от бревен двумя мечами.

Потом с неменьшим удовольствием долго скакал на лошади по всему крепостному периметру. Завершил свои крепостные развлечения прыжками-кувырками в воду бассейна-купальни. Настроение портило только то, что не являлись ромейские переговорщики. Неужто и в самом деле задумали расправиться с пиратами-словенами?

В полдень дозорные позвали князя на северную угловую башню. Напротив нее находилась большая площадь, на ней выстроилось более тысячи вооруженных ромеев, набежала и порядочная толпа горожан. Один из глазастых липовцев заметил у одного из домов выставленные из окон балки со свисающими петлями:

— Вешать кого-то собрались.

Скоро стало ясно кого именно. Перед строем воинов вывели двадцать пленных моричей. Вид у них был ужасный, вероятно, несколько дней продолжались побои и пытки.

Дарник смерил глазами расстояние. Из камнеметов и дальнобойных луков вполне можно было достать место казни. Делать же результативную вылазку слишком поздно. Липовцы уже сами готовили камнеметы и накладывали стрелы на тетиву.

— Не стрелять! — зло приказал князь.

Из шеренги моричей вывели двух человек, и вскоре они уже качались в петлях, выставленных из окон дома. Раздался звук трубы, и оставшихся пленных увели, следом и строй ромейских воинов.

Повешенных моричей было, конечно, жаль, зато теперь в руках липовцев имелся беспроигрышный повод для ответного действия.

Широкие деревянные настилы уже лежали на двух северных башнях, такие же настилы имелись и на двух осадных башнях позади стены. Поднять и установить на них четыре пращницы удалось достаточно быстро. Ромеи снаружи видели эти работы, но отнесли их к сугубо оборонительным мерам. Само поднятие пращниц на шестисаженную высоту увеличило дальность их выстрела в полтора раза. Под прицелом оказалась не только вся прибрежная часть города, но и гавань, откуда дромоны с биремами после бури так и не ушли.