Каждый аристократ — как и дож — шел в сопровождении собственной свиты и охраны. Разумеется, «Буцентавр» не в состоянии вместить такого количества народа. Большая часть венецианской знати останется на берегу. На борт галеры взойдут немногие. Те, кому доверяет дож, и те, кому даже он не сможет отказать в этой чести. Конечно же, тех, кому синьор Типоло доверяет, будет больше, — в этом Бурцев не сомневался. Ну а пока...

Дож шествовал степенно, важно и вроде бы даже уверенно. Однако вооруженная стража слишком уж плотной «коробочкой» теснилась вокруг, отделяя синьора Типоло и от восторженных простолюдинов, и от надутых разжиревших сенаторов. Гвардейцев было больше, чем требовалось для выхода в народ. Явно больше — это обстоятельство сразу бросалось в глаза, но для людей непосвященных вполне могло сойти за празднично-невинную демонстрацию силы Венецианской республики. Этакий военный парад в миниатюре...

Возможно, из-за провокационной истории с «заговором» Джакопо Типоло опасался ответных действий местной аристократии. А может быть, старался хоть как-то обезопасить свою персону от проницательных и могущественных союзников, которым нанес предательский удар в спину, организовав убийство отца Бенедикта и бегство важных пленников.

Синьор Типоло всячески избегал смотреть на соседей по причалу. Да и по сторонам тоже. Дож направлялся прямиком к «Буцентавру» с видом человека, жаждущего поскорее пройти смертельно опасные метры и укрыться на борту спасительной галеры от тысяч глаз и рук. И Бурцев вдруг осознал, насколько жалок, насколько несчастен этот пышно разодетый интриган, давно и безнадежно растерявший покой и сон в бесконечной, беспощадной борьбе за власть.

И все-таки синьор Типоло переборол себя. Не ускорил шаг, хотя, наверное, очень хотелось. Не припустил стремглав по узкому коридору в бушующей толпе. Дож остановился. Величественным и в то же время нарочито небрежным жестом Джакопо Типоло поднял руку. Приветствие предназначалось всем гражданам республики...

— Доже! Доже! — возликовала толпа.

Почти как «Боже»... Культ личности отдыхает!

Бурцев невольно поежился. После новгородских событий он здорово недолюбливал такие вот безликие массы, слепленные из множества вопящих лиц.

На большом пальце синьора Типоло блеснуло кольцо. Спешно изготовленное взамен «похищенного» и предназначавшееся ныне морским водам.

— До-же!!! До-же!!! — скандировали тысячи глоток.

В общем шуме и суматохе никто не заметил, как двое конных арбалетчиков, закутанных в широкие плащи, протиснулись к огражденному причалу, как туда же — к кораблю Хранителей Гроба — будто невзначай повернули коней еще четыре всадника. Все они пробирались с разных сторон и не производили пока впечатления единого отряда.

Никто не обратил внимания и на миловидную молодую женщину, что смотрела не на процессию дожа, а восторженно, как какая-нибудь глупая провинциалка, впервые попавшая на праздник сенсо, разглядывала «Буцентавр». Рыжая очаровашка взахлеб расспрашивала о чем-то стражников с галеры, давая понять, что после торжеств будет совсем не прочь расплатиться за ответы самой доступной для женщины и самой желанной для мужчины платой.

Провинциалка была синьорой того особого типа и склада, что возбуждает, будоражит кровь одним лишь лукавым взглядом. Провинциалка улыбалась — соблазнительно и озорно. И охрана галеры — три воина венецианской гвардии в парадных доспехах и легких, украшенных павлиньими перьями, шишаках, вооруженные короткими копьями и тяжелыми палашами-чиавонами в позолоченных ножнах — перегнувшись через борт, охотно удовлетворяли любопытство красавицы.

А потому ни один из них не видел, как скользнули в воду с края причала три человека. Как заколыхались на слабой волне сброшенные дорожные плащи. Как вся троица вынырнула у самой кормы «Буцентавра», скрытая массивом плавучего дворца от орущей толпы и грозного судна Хранителей Гроба.

По низкому борту, разукрашенному глубокой рельефной резьбой с позолотой и множеством набитых, налепленных, нацепленных деталей роскошного декора, все трое быстро и бесшумно вскарабкались на нижнюю палубу.

Гвардейцы почувствовали опасность поздно — когда за их спинами уже возникли чужаки.

Нож брави вошел в горло одному стражу. Маленький и твердый, как гвоздь, палец Сыма Цзяна нанес два молниеносных удара — под ухо и под кадык — второму. Бурцев свернул шею третьему.

Одна секунда. И еще полсекунды... Венецианцы, преграждавшие путь к «раумботу», теперь лежали неподвижно. Рыжая провинциалка бочком-бочком пробиралась от «Буцентавра» к ограждениям соседнего причала. Чтобы подать знак остальным: все прошло благополучно.

— До-о-оже! — бесновалась толпа на берегу.

Они действовали стремительно и расчетливо, пока немцы, поддавшись непреодолимому гипнозу толпы, вместе с венецианцами глазели на шествие дожа.

Арбалеты ударили одновременно. Два коротких болта вошли в эсэсовскую форму по оперение. Крики боли потонули в радостных воплях. На доски причала медленно и неприметно оседали дежурившие у трапа автоматчики.

Вынырнула из-за ограждения отточенная сталь. Блеснула в воздухе, пробила брешь в тевтонском строю. Рухнули орденские братья. А на упавших рыцарей уже валились опрокинутые рогатки.

Мгновение — и через сбитую преграду метнулась тень. В запретное пространство перед кораблем Хранителей Гроба влетел всадник. В черном плаще. С поднятой булавой.

Толпа выдохнула — удивленно, испуганно. И засуетились люди на судне. И возле. Зазвучала лающая немецкая речь. Несколько крестоносцев из прорванного оцепления попытались остановить смельчака. Тщетные потуги! Воина с булавой уже прикрывали другие всадники, ворвавшиеся следом в щель порушенного ограждения. Освальд, Збыслав, дядька Адам, Бурангул, Освальд с Ядвигой позади седла... Их было немного, но пешим тевтонам совладать с конными противниками оказалось непросто.

А новгородский сотник Гаврила Алексич пробивался, проламывался вперед. Не останавливаясь. Размахивая над головой здоровенной булавой. Сшибая любого, кто вставал на пути.

Все внимание взволнованной толпы, крестоносцев и эсэсовцев сосредоточилось на дерзких всадниках. На дожа, его свиту и его галеру уже не смотрел никто.

Бурцев первым перемахнул с носа «Буцентавра» на выступ громадного, задранного вверх декоративного тарана. Тут было за что уцепиться рукой. И куда поставить ногу тоже было. Жаль вот только оружие снятых на галере часовых пришлось оставить. Но так надо — оно б только мешало быстрому и скрытному передвижению. А пробираться к «раумботу» нужно было только быстро и только скрытно.

Бурцев мельком глянул назад. Нормалек. Джеймс с ножом в зубах и Сыма Цзян — ловкий, как обезьяна, — карабкались за ним.

Прыжок... Лишь мгновение он висел на носовом ограждении немецкого катера. В следующее — подтянулся, перевалился на палубу. Полсекунды спустя на «раумботе» стояли еще двое. Лучший во всей Италии наемный убийца и мастер китайского ушу.