— Сколько? — спросил он.

— Восемьсот баксов за штуку. Даем пятьдесят стволов и бесплатно патроны, — ответил Боксер. Вулдырь прятался в кузове, прикрыв для надежности лицо прикладом.

Джеги цокнул языком, что означало: «Ну ты и загнул, парень! Таких цен за ворованные стволы не дают».

Боксер нервно оглянулся на товарищей в кузове, но все почему-то притихли.

— А сколько дашь? — спросил он.

— Девяносто.

— Ну-у… — протянул Боксер. — За новый ствол! Хотя бы пятьсот.

— Хорошо. Но только через неделю, — согласился хитрый Джеги.

— Надо сейчас!

— Ладно, девяносто и пару золотых слитков по двести граммов.

— Проси по сто долларов и соглашайся, — послышался могильный голос Вулдыря.

На том и порешили. Заехали во внутренний двор и, держа автоматы на изготовку, скинули пятьдесят штук. Сразу же получили расчет.

И тут арестантов прорвало. Заголосили, как на заправской бирже:

— Танки бери!

— Автомобили есть!

— Рис, тушенка, сахар, масло покупай!

— Бензину — залейся!

И Джеги понял: это его шанс. Он попросил подождать и стремглав бросился на второй этаж. Но к Лидеру его не пустили: он давал очередное интервью американскому телевидению. Джеги спустился, стал лихорадочно объяснять, что без деда такие дела не решаются, надо подождать, пока у журналистов не иссякнут вопросы. Хотя понимал, что у Кара-Огая с окончанием вопросов не обязательно кончаются ответы. Арестанты зашумели, кожей чувствовали, как коротко время и как остро пахнет оно деньгами.

Наконец дверь Лидера отворилась. Джеги увидел взлохмаченную девицу с сигаретой в бледных губах, пепел сыпался на ковровую дорожку, она посмеивалась, говорила «о’key» и другие иностранные слова. За ней с тяжелым операторским скарбом в руках проглядывал русский парень Сидоров.

Совершенно верно, Фывап Ролджэ вновь посетила южные земли былой империи. Попрощавшись в третий или четвертый раз, лохматулька спустилась, прошмыгнула мимо трех угрюмых грузовиков. (О, если б она знала, какой могучий материал упустила!) Фывапка лишь попросила оператора снять отдыхающих на лавочке боевиков. Те с удовольствием зашевелились, дружно показали американскому народу рогульки из пальцев. В последнее время журналисты стали привычными, как статуя вождя в парке, и бедовые парни прекрасно знали, чего надо снимающей братии.

Джеги ворвался в кабинет шефа и с ходу начал перечислять товары. Проницательный Лидер сразу понял, что это не горячка и не бред, а вполне естественная реакция психики на запах крупной наживы. Он глянул в окно:

— Эти?

— О да! — пылко воскликнул Джеги. — Я уже купил у них сорок автоматов на деньги моей группы.

Он не смог удержаться от легкого вранья.

— Оружие необходимо революции, — осторожно похвалил Лидер. — Но зададимся вопросом с политической точки зрения: выгодно ли нам сейчас, в условиях стабилизации, портить отношения с русскими? У них сильная разведка, они узнают, кто покупатель, даже если мы позаримся всего на три полковые табуретки… — Он задумался, зажег сигарету и, выпустив клуб сизого дыма, продолжил: — Ведь мы должны смотреть на эту ситуацию с перспективой. Зачем покупать то, что вскоре нам будет принадлежать по праву? Русские все равно уйдут — это реальный процесс. Они уже уходят. Конечно, без них возникнут временные трудности. Но в будущем в республике останутся лишь потомки великих азиатов. И все достанется только нам исходя из принципа долевого раздела союзного имущества… А вот горючее уже сейчас не помешало бы. Этот товар не имеет знаков отличия.

А в полку будто черт на колеснице проехал. Автандил вкушал власть.

Приближенные стояли у трона. Они ждали, когда Автандил будет назначать министров. Жаркое их дыхание достигало монарха, и он почувствовал, как на лбу появилась горошинка пота, которая тут же потекла вниз. Автандил неторопливо настиг ее на щеке и размазал.

— Верховному Иерарху жарко! — удрученно прошептал кто-то и отвесил звучный подзатыльник глухонемому с опахалом.

Тот стал махать энергичней. Час назад его намазали гуталином, и теперь он превратился в роскошного негра.

Привели хирурга Костю. Он был бледней обычного, стеклышко очков треснуто.

— Он плохо сделал операцию! — косноязычно доложил сутулый гвардеец. — И наш товарищ помер.

Гвардеец вытер набежавшую слезу. Был он стар и немощен, по тотальному набору.

— Надо его примерно наказать! — предложил Зюбер и потер сытые ладошки.

Автандил кивнул, и мертвенный свет из окна блеснул на глубоких залысинах.

— Его надо распять.

— А где взять крест? — прошептал гвардеец.

Автандил холодно посмотрел сквозь него.

— Вопросы здесь задаю только я… Распните его на двери штаба. Но обязательно начертите на ней крест! Иначе ни фига не получится…

— Я не виновен! — Костя попытался вырваться. — Его уже нельзя было спасти!

Внезапно он затих и рухнул: его ударили по голове прикладом.

Очнулся он на крыльце штаба. Холодный мрамор остужал голову. Деревья полоскал ветер. Заметив, что Костя очнулся, они приветственно зашевелили кронами. А еще за ним наблюдали черные птицы, которые сидели на ветвях.

Костю заботливо приподняли, он увидел молчаливую толпу с множеством жадных глаз. И вспомнил, что его должны распять. А люди будут смотреть. Зачем они собрались? Будут болезненно сочувствовать или тайно наслаждаться при виде его страданий? Впрочем, чужая боль рождает и удовольствие, и сопереживание…

С него содрали рубашку, и один из охранников вскрикнул, поцарапав палец о звездочку на погоне. На двери штаба во всю длину уже был нарисован мелом неровный крест.

Рядом стояла табуретка.

— Если откажешься, — сказал криворотый гвардеец, воткнув ствол в Костин кадык, — я выстрелю.

— Я не Иисус Христос! — выкрикнул Костя Разночинец. — Убивай сразу.

Криворото-сутулый ласково успокоил:

— Все будет хорошо, ты не нервничай. Мы ведь не хотим тебя убивать. Видишь, люди ждут. Пожалуйста, встаньте на табуретку.

«Это сон, — подумал Костя. — Начало первого тысячелетия… — Эта догадка помогла унять волнение, и он покорно встал на приставленную к двери табуретку. — Странно, но все это происходит со мной…»

Толпа зашелестела, словно галька, тронутая волной. Расплывшиеся лица напряглись, жидкие взгляды поползли по Костиной груди, стали расползаться, потекли, как склизкие медузы.

Откуда-то сбоку выскочил, кривляясь, доброхот, вынул изо рта огромные гвозди, приподнял лежащую на полу кувалду — ту самую, которой крушили склад.

— Войдет как по маслу, — причмокивая, сообщил доброхот и погладил Костю по ноге.