Если наследие женского покровительства религиозным учреждениям прослеживается по первоисточникам и архитектуре некоторых районов Ирана и Анатолии, то об их интеллектуальных достижениях так много сказать нельзя. В то время как существуют свидетельства того, что женщины из элиты служили библиотекарями, каллиграфами или учителями, например, в исламской Испании, у нас нет доказательств того, что подобное явление было широко распространено в Государстве Хулагуидов[399]. В доступных источниках монгольские хатуны определенно не упоминаются как непосредственные участницы какой-либо культурной деятельности подобного рода. Однако это, очевидно, не означает, что монгольские женщины не были вовлечены в культурную деятельность или что они не занимали определенных позиций в развитии интеллектуальной жизни Государства Хулагуидов. Как мы уже видели, они проявляли активный интерес к новым идеям, будь то религиозные или светские, охотно покупали и хранили товары, привезенные издалека, и брали под свою протекцию в своих ордах людей с большим багажом идей. Тем не менее в источниках они не фигурируют как художницы, ученые или деятельницы культуры. Возможно, это молчание источников как-то связано с кочевой средой Монгольской империи, а возможно, монгольские женщины играли культурную роль во внутренней монгольской среде, которая была недоступна немонгольским летописцам, на которых мы полагаемся при восстановлении истории ильханидского Ирана.

Однако, если отвлечься от строгого сценария деятельности монгольских хатунов и рассмотреть дам при Монгольском дворе в более широком контексте, например тюркских женщин из Фарса, Кермана или Анатолии, картина значительно обогатится. Например, Падишах-хатун, первоначально принадлежавшая к династии кутлугханидов из Кермана и жена двух ильханов (Абаки и Гайхату), в некоторых источниках упоминается как плодовитая поэтесса, посвятившая свое время при Монгольском дворе религиозным начинаниям. Различные источники ссылаются на ее труды и ее страстный интерес к религии. Например, Шабанкараи упоминает, что, когда она сопровождала своего мужа в Анатолии, «она сама была хорошим ученым и писала свои собственные строки на темы Священного Корана» [Muhaddith 1984: 201; Kirmani 1983–1984: 70–79; Rawshan, Musavi 1994, II: 934–935; Boyle 1971: 305–306]. Именно на основе вдохновения, полученного из хадисов и исламских текстов, она сочинила несколько стихотворений, которые были воспроизведены в некоторых местных хрониках Кермана [Muhaddith 1984: 201–202; Kirmani 1983–1984:70; Uqok 1983:81–85]. Аналогичным образом, некоторые разрозненные стихи были написаны женщинами в Анатолии в монгольский период и в настоящее время остаются в основном неопубликованными в виде рукописей, как, например, стихотворение, приписываемое Эрвуган-хатун, женщине, жившей в Северо-Западной Анатолии в XIII веке, чьи стихи сохранились в письме, которое она написала мужу[400] [Turan 1958: 168–171]. Также сразу после смерти Абу Саида, последнего ильхана, в 1335 году, другая женщина смешанного монгольско-персидского происхождения оставила несколько стихотворений собственного сочинения. Жизнь и творчество Джахан-Малик-хатун (ум. ок. 1382) были недавно описаны Домиником П. Брук-шоу, который также подчеркивает связь между этой женщиной и ее предшественницей Падишах-хатун [Brookshaw2005:173–195].

Картина женского патронажа в монгольском Иране двоякая: в течение сорока лет хатуны центрального двора занимались покровительством христианства и в некоторой степени буддизма, в то время как в провинциях Южного и Западного Ирана продолжалась традиция исламского женского покровительства, заложенная династией сельджукидов[401]. В то время как Докуз-хатун финансировала строительство церквей в Багдаде, Туркан-хатун оплачивала возведение мечетей в Ширазе, пожертвования Деспины-хатун шли на пользу яковитам в Азербайджане, а в Кермане Теркен Кутлуг-хатун основывала медресе. Картина отнюдь не однородна, и покровительство одной религии начинает формироваться только после обращения хана Газана, когда центральный двор активно поддержал ислам, а от поддержки христианства постепенно отказались[402]. Рашид ад-Дин утверждает, что Газан-хан построил ханаках в Бузинджирде в провинции Хамадан, которую продолжал поддерживать его брат и преемник Олджейту [Rawshan, Musavi 1994, II: 1218; Thackston 1998: 597].

Поддержка строительства исламских зданий монгольскими хатунами стала проявляться после 1290-х годов в центральных землях ильханата. Кроме того, традиция финансирования женщинами суфийских орденов, мечетей и медресе, восходящая к сельджукскому периоду, сохранилась в районах Государства Хулагуидов, находившихся под властью местных династий в Кермане и Фарсе. Покровительственная деятельность женщин в ильханидском Иране не только говорит о ресурсах, имевшихся в распоряжении этих женщин, но и показывает, что они были способны совершать благочестивые действия, традиционно предназначенные для мужчин: султанов, чиновников и амиров. Более проблематично обоснованно доказать их участие в культурной и интеллектуальной деятельности, но появление некоторых выдающихся произведений поэзии и религиозной литературы в ту эпоху открывает поле для будущих исследований в этой области.

Глава 6

Заключительные замечания

Неотъемлемым недостатком профессии историка является то обстоятельство, что по результатам проделанной работы историки нередко оказываются, по крайней мере частично, неубедительными в своих исследованиях и неизбежно предвзятыми в своих выводах. Хронологическая удаленность от объекта исследования и трудности, связанные с доступностью источников, вынуждают историков-медиевистов приходить, как следствие, к весьма поверхностным выводам. Не является исключением и настоящее исследование; к сожалению, в нем мы сталкиваемся с такими же, если не большими, проблемами, как и авторы других работ, посвященных роли средневековых женщин в целом и Монгольской империи в частности. Ограниченность архивных материалов еще более осложняет это предприятие, поскольку историю Монгольской империи приходится интерпретировать, основываясь в основном на «литературных источниках», будь то исторические хроники, жизнеописания или рассказы о путешествиях; и это всего лишь некоторые из тех источников, которые использованы в этой книге. Кроме того, в конкретике настоящего исследования возникали дополнительные трудности, связанные не только с источниками, созданными в основном завоеванными народами, но и с всегда трудноуловимой ролью женщин в досовременных обществах. Несмотря на эти очевидные затруднения, хочется надеяться, что данная книга позволила читателю, благодаря представленным двум направлениям анализа, получить некоторое представление о статусе и роли женщин в Монгольской империи. С одной стороны, в книге рассматривалось участие женщин в политике, экономике и религии, а с другой стороны, основное внимание уделялось эволюции, преемственности и трансформации роли хатун по мере их перехода из традиционной монгольской среды в имперскую, которая неизменно сталкивала их лицом к лицу с иными культурами, религиями и представлениями о роли женщины.

О том, что роль женщины у средневековых монголов была весомой, можно судить уже по тому факту, что образ женщины присутствовал в мифе о происхождении монголов, связывая тем самым божественное с человеческим. Этот факт можно рассматривать в качестве некоего культурного символа, в контексте которого роль женщины представлялась весьма значимой и высоко уважительной. Однако такое высокое представление о женском в монгольском понимании божественного не помешало средневековому монгольскому обществу оставаться патриархальным и патрилинейным в своей социальной организации, что, тем не менее, подготовило почву для появления влиятельных женщин в различных