В осуществлении своих планов она рассчитывает опереться опять же на своего любимого сына — герцога Анжуйского и на троицу своих итальянских советников (Гонди, Невера, Бирага[112]), а также на неизменную группу центристов, состоящую из аристократов и сановников (молодого Монморанси, Лобеспина, Морвилье[113]). Обе группы вскоре разойдутся во мнениях, поскольку итальянцы занимают крайние позиции в своем католицизме, в отличие от умеренных католиков, таких как Лобеспин. А Екатерина желает теперь связать с судьбой французской короны и партию гугенотов, поставив ее в подчиненное положение. С этой целью она вынашивает планы женитьбы молодого вождя кальвинистов Генриха Наваррского из семейства Бурбонов на своей дочери Маргарите Валуа. Старый прием матримониальной стратегии! Он используется ради того, чтобы попытаться такой женитьбой связать всех Бурбон-Конде с интересами старшей ветви рода. Людовик XIV не будет оригинален, когда в свое время решит выдать своих внебрачных дочерей последовательно за трех наследников семейства Конде-Конти. Это своего рода заимствование техники прививки «корзинкой», используемой садоводами, когда на один ствол прививается несколько ветвей так, чтобы они сходились вместе выше пенька-подвоя. Екатерина помышляет о национальном единстве, но, действуя таким образом, тем самым ipso facto исключает из него ультракатолическую партию Гизов. При этом Екатерина — добропорядочная мать семейства — доходит до применения при помощи своего сына, герцога Анжуйского, мер физического воздействия — избиения юной принцессы Маргариты Валуа, когда та позволяет себе влюбиться в молодого герцога Гиза, что грозит поставить под вопрос наваррские планы ее матери.

А у гугенотов Колиньи вскоре после заключения Сен-Жерменского мира возвращается ко двору и пожалован королевской милостью Карла IX. Оставаясь главой протестантской организации, он опирается на высших представителей гугенотского движения, низовые звенья которого сохраняются во многих регионах страны. Организацию питают более или менее регулярно поступающие взносы ее членов. Это, видимо, первый в новой истории Франции пример «партийной» организации (Католическая лига вскоре станет вторым такого рода примером). Адмирал, по правде говоря, отнюдь не ограничивается подражанием Екатерине, которая, как мы видим, поглядывает за Ламанш, замышляя маловероятную женитьбу своего сына на королеве Елизавете. Колиньи прежде всего гугенот, но он к тому же истинный француз и реалист, и он не поглядывает за пролив, и его внимание привлекает лишь то, что находится по эту сторону Ламанша. Здесь он ставит себе целью поддержать только что вспыхнувшее в Нидерландах восстание против испанского владычества. Именно на этой почве он намерен проводить сильную национальную политику. Такая политика не должна быть стеснена всякого рода запретами и ограничениями, которые столь часто выдвигались интегристами мадридской ориентации и противоречили государственным интересам Лувра или Фонтенбло. Колиньи пытается даже осуществить некоторые практические шаги в этом направлении: с горсткой единомышленников-кальвинистов в 1560-х годах он предпринимает попытку (совершенно безуспешную) колонизовать Флориду. Он устремляет свой взор не за пролив, а за океан…

И вот произошло совпадение во времени: Карлу IX, родившемуся в 1550 году, пошел 20-й год, и он был бы рад освободиться от гнетущей материнской опеки. Появление возможности сделать свой собственный политический выбор совпадает по времени с наличием множественности предлагаемых разными поколениями решений. Противоречия между Екатериной и Карлом IX становятся прообразом грядущих расхождений (правда, обратных по своей направленности) между королевой-матерью и другим ее сыном — герцогом Анжуйским, будущим королем Генрихом III, который унаследует трон после смерти Карла. Екатерина, конечно, не прочь потревожить Филиппа II перспективой (весьма, правда, маловероятной) английского брака Генриха Анжуйского. Однако с присущей ей осторожностью она вовсе не склонна пойти на окончательный разрыв с испанцами, что неизбежно случилось бы, возьмись Франция оказывать помощь против них мятежному населению Голландии. Но Карл — молодой человек, жаждущий славы, и ему чужды опасения матери. Что касается смелой политики во Фландрии, то он примыкает к Колиньи, которого ласково называет своим отцом, и полностью поддерживает его планы. Так сходятся линии дворцовых интриг королевы-матери, стремящейся сохранить свою власть, и сына, желающего избавиться от ее опеки, со стратегическими линиями государственной политики, принимающей (или не принимающей) в расчет целесообразность пронидерландской или антииспанской ориентации.

В этой обстановке возникает тонко рассчитанный Екатериной контрзамысел, который так долго и старательно вынашивался ею, что после своего провала обернулся против своей вдохновительницы, породив сокрушительные «побочные результаты». С июля 1572 года королева-мать замышляет убийство Колиньи руками кого-нибудь из окружения Гизов. При этом было бы достигнуто несколько целей одновременно: устранение Колиньи позволяло скомпрометировать Гизов, которых обвинили бы в стремлении продолжать традицию кровной мести, издавна сложившуюся в их отношениях с родом Шатийон-Колиньи (адмирала, как известно, обвиняли в том, что он не скрыл своего удовлетворения при известии об убийстве протестантом Польтро де Мере старшего Гиза[114]). Для Екатерины важно было «заполучить обратно» Карла IX, которого ликвидация Колиньи освободила бы наконец от влияния слишком любимого им наставника и который стал бы вновь прислушиваться лишь к советам своей матери. Таким образом королева достигала двоякой или даже троякой цели, поскольку одновременно избавлялась бы и от Гизов (опозоренных убийством, которое стали бы приписывать им), и от Шатийон-Колиньи, «устраненных» в лице главы их семейства. А брак католички Маргариты Валуа с кальвинистом Генрихом Наваррским, много терявшим со смертью своего фактического опекуна, каким являлся для него адмирал, и уже обреченным на скорый переход в католичество, обещал принести весьма щедрые плоды на ниве руководимой Екатериной борьбы за национальное согласие. Ей досталась бы почетная роль умиротворительницы соперничающих сторон.

Затея во многом спорная, но имеющая, однако, некоторые прецеденты в истории Франции. Попытка политического убийства в 1572 году не первая и не последняя в этом ряду. С точки зрения открывавшихся ею перспектив было бы, возможно, лучше, если бы она удалась. Однако этого не случилось. 22 августа 1572 г. (через пять дней после пышной свадьбы Генриха Наваррского и Маргариты) один из служителей и подручных семейства Гизов — Морвер стреляет в Колиньи из аркебузы, но рана несмертельна. Немедленно все подозрения гугенотов падают сначала на лотарингцев, а затем и на королеву-мать.