В общем, мы сидели в ангаре. Мы в нем чаще всего и ночевали – на чиненых раскладушках, и ели, и вообще… «Воин небес» и «Свирепый Карлсон» отсутствовали – несмотря на белый день, летали, забрасывали куда-то в приречные ущелья медикаменты и консервы горным стрелкам. (Отец Ромки Барсукова воевал там, Ромка страшно жалел, что не летает.) По рукам ходили три номера «Казачьего стана» – фронтовой газеты Южного фронта. Передний лист – из плохой серой бумаги – был плотно украшен, как паркетом вымощен, нашими физиономиями в обрамлении текста глупейшей и напыщенной статьи. Я даже не знал, что такие еще можно писать. Нет, она была вполне патриотическая и вообще даже ура-патриотическая, но мне так и казалось, что в мирное время ее автор писал о кастинге малолетних «звездочек»… Однако многим ребятам статья отчетливо нравилась; кое у кого дома я даже видел вырезанные из нее фотки с кусками текста, хотя номеру уже исполнилось почти три недели.

Ужасно, но у мамы тоже был. Был и у Дашки, но я потребовал выкинуть и проконтролировал процесс…

– Дайте свежий номер, – раздраженным от жары и самому себе неприятным голосом попросил я.

Номер мне дали. Новости были самыми разными; внешние – более-менее радостные, похоже, что попытка оккупировать Россию здорово всколыхнула весь мир. Но напрямую нам помочь никто особо не торопился – а если кто и хотел, то у них были свои проблемы. Смешно, у меня дома лежали два письма, невесть какими окольными путями добравшиеся до адресата «на деревню Колюшке». Одно – из Греции, от десятилетнего Андроса Зафариса. Он написал несколько строк, которые мне не мог перевести никто, даже наши местные греки-беженцы, зато нарисовал очень выразительную картинку: некто, очень похожий на бога Зевса, разил с невообразимого летательного аппарата жалкий американский авианосец под большим – видимо, автор очень хотел, чтобы неясностей не осталось, – звездно-полосатым флагом. Да, смешно, но… приятно. Второе письмо прислала с Украины, а точнее – из Харькова Оля Приходько, тринадцати лет. Девчонка писала, что у них «тоже идет война» и «город часто бомбят, но никто давно не боится», что ее старший брат тоже Коля, ему шестнадцать лет и он «воюет с бандеровцами». Она ничего не просила, не восхищалась мной – просто как бы рассказывала о своей жизни. Но в конце были несколько строчек: «Если ты будешь живой после войны, приезжай к нам». Тоже без объяснений, просто – вот приезжай, и все…

Возьму и съезжу, подумал я. Вот возьму и съезжу. Вон, до Витьки Барбаша добралось письмо аж из Боснии!!! Тоже от девчонки: «Незнайомый друже русс…» Мы все угорали, а он отбрехивался, покраснев, как помидор… Но письмо аккуратно носил в кармане.

– Коль, в шахматы сыграем? – подал голос Витька.

– Вспомни о дураке… – вздохнул я. – Ладно. На что играем?

– На ку-ка-ре-ку. Кто продует – влезет на ангар и будет…

– Я вам влезу, – сказал из-под кубанки предположительно спавший сотник. – Крышу проломите… петухи.

– Попишу за петуха, – пообещал я.

Колька, не поднимая кубанки, показал мне кулак. Потом превратил его в фигу.

– Не на ангар, на тополь за двором, – торопливо поправился Витька, расставляя шахматы.

– Давай. Десять раз кукарекаешь, – предупредил я.

– Идет… Э, а чего сразу я кукарекаю?!

– А потому что ты точно продуешь… Ходи, раз белых к себе повернул.

– Хожу…

* * *

Макс Дижонов заложил вираж. Жорка Тезиев, прижав к плечу приклад РПК, дал очередь по бегущим – двое последних упали обратно в укрытие. Казаки, лезшие вверх по склону, поддержали «авиаторов» дружным ревом. Первые их гранаты уже долетали до спешно покидаемых турками позиций.

«Воин небес» заходил с другого конца. Олег Гурзо, почти стоя на сиденье, поливал врага короткими очередями ПКМ. Макс поднял над плечом руку с оттопыренным пальцем – от последнего стрелявшего по казакам «Браунинга» сыпанул расчет, но почти тут же попадал под огнем Гурзо. «Свирепый Карлсон» еще какое-то время преследовал бегущих, но казаки, занявшие позиции, уже неистово махали снизу руками, и оба планера пошли на посадку.

Сели почти крыло в крыло. Подбежавшие терцы бросились качать экипажи. Смеющиеся мальчишки отбивались, крича, что и так нарушили приказ, что им велели груз сбросить, а не садиться – и уж тем более не турок разгонять…

– Мы эту высотку уж минометами пахали – без пользы! – кричал молодой есаул. – Просим авиацию – как в трубке: «Ждите… ждите… ждите…» А они сверху жарят, они сверху всю округу поливают! А тут вы…

– Нам вот еще за эту самодеятельность такой фитиль в попу вставят, что он изо рта вылезет! – Андрюшка Колпин нахлобучил шлем, который все время, пока его подбрасывали, держал обеими руками на животе. – Не, станишники, нам лететь пора. Лететь, лететь, лететь…

Отсмеиваясь и уже привычно матерно отругиваясь, мальчишеские экипажи попрыгали в свои легкие машины. Крыло в крыло, подскакивая на кочках и камнях, рванулись вперед – мимо раздавшихся терцев. Андрюшка оторвал «Гриф» первым, чуть ли не вертикально, показал Максу «fuck». Дижонов погрозил кулаком, пошел ниже; «Воин небес» замер на миг в высшей точке подъема, круто скользнул, лихо сваливаясь на крыло, к земле…

…и напоролся на метнувшийся снизу – из-за реки – белый тугой след.

Вспышка.

* * *

Их привезли в станицу и положили на разостланный брезент – на площади перед правлением.

Андрюшка лежал первым, руки у него сильно обгорели, и куртка на груди – но лицо осталось чистым, и синие глаза смотрели недоуменно и, как это ни жутко, весело. Словно он спрашивал: «Ой, что это со мной, елы? Не встается…» Голова Олега была расколота, и кто-то укрыл жуткий подтек из пролома краем брезента.

Дашка стояла возле него на коленях.

– Вот они… лежат наши орлята… сломались у них крылышки… – сказал Шевырев. Голос у него сорвался, атаман медленно встал на колено и без раздумий, без брезгливости, поцеловал обоих мальчишек в лоб. По очереди, Олега и Андрея. Было тихо, только на ветру хлопало знамя. Шевырев закрыл мальчишкам глаза, и тогда в толпе кто-то вскрикнул и зарыдал, а потом – рыдание заглохло. Ветер хлестнул особенно яростно, и знамя развернулось над трупами. – Ничего… – с трудом сказал атаман. – Ничего, ребятишки… Вас теперь другие крылья несут… посильнее… А мы уж тут за вас… значит… как положено… – и вдруг налился черно-синей кровью и вскинул чугунный кулак: – Поквитаемся! За все и за всех!

«Кррррах!» – разорвал тишину залп стоящего в ногах убитых караула.

Ахнуло вокруг эхо, летя прочь от станицы и возвращаясь к ней.

* * *

Тимка Задрыга возился возле выкаченного из ангара «Потертого Гарри», когда я подошел, пиная ботинками комья высушенной солнцем серой земли.

– Ты чего делаешь? – спросил я.

Тимка оглянулся. Лицо его было угрюмым и решительным. Смерив меня взглядом, он отшагнул в сторону и кивнул: