Алик бегал вместе со всеми, подкладывал руки под висящих в воздухе людей. Снимал их, как ценные книги с библиотечных полок. Осторожно. Бережно. Всем говорил одни и те же слова:

– Простите. Терпите.

Многие пугались его окровавленной морды. Старушка, божий одуванчик, ткнула сухеньким кулачком в нос.

– Уйди, вампир проклятый, – сказала, дребезжа и покашливая.

Благообразный джентльмен в дорогой шелковой пижаме визжал и размахивал руками.

– Уберите от меня этого придурка! Он меня всего кровью забрызгал! Уберите его немедленно!

Солдаты попытались уложить Алика на носилки, оттащить в сторонку. Он не давался. Кричал.

– Я в порядке, в порядке. Хорошо мне, отлично.

Солдаты сильно-то и не старались. И без него забот было полно. Прилетели вертушки. Сесть не смогли из-за парящих над землей камней. Зависали десятками над скоплениями носилок. Сбрасывали тросы и втягивали в себя обалдевших, измученных людей. Будто коктейль обжигающий через трубочку сосали. Насосавшись, пьяно покачиваясь, отваливали в сторону. Другим место уступали. Запах Чуда почти выветрился из разрушенного города. Камни все еще висели в воздухе. И люди парили, покачиваясь. Но уже стал проскальзывать в переговорах спасателей матерок. Возникли первые склоки в очередях к тросам. Истекающие кровью раненые посылали проклятия везунчикам, вперед них поднятым в вертолеты. Алик испугался возникшего презрения к несчастным. Что вот он им Чудо, а они, гады, не поняли, не оценили. Быстро подавил накатившую волну обиды.

«Ну и что? Они люди, – подумал. – Им это свойственно. Они ни в чем не виноваты. Я хуже их в сто раз. Это я им конец света устроил. За что им быть благодарными?»

Чтобы избавиться от стыдного чувства, он стал носиться по руинам еще яростней. Хватал, тащил, снова хватал висящих людей. Складывал их недалеко от болтающихся тросов. Говорил:

– Простите, терпите.

И тут же бежал за следующим. Несколько часов так бегал. Устал сильно. О своих чудесных способностях почему-то забыл. Ноги ныли и гудели. Спина с трудом разгибалась. Руки невозможно было поднять. Вспомнил о том, что он всемогущ, только когда его стали поднимать в последний, жужжащий над руинами вертолет.

«Зачем мне это?» – подумал он и растворился в темноте.

Улетели вертушки. Уползли огромные гусеничные машины спасателей. Опустел разрушенный город. Алик остался один. Сидел на холодной согнутой балке под все еще плавающими в воздухе обломками. Смотрел на дело рук своих, осознать произошедшее пытался. Кровь с лица он убрал, а усталость не до конца. Правильная эта была усталость, человеческая. Небо развиднелось. Появились звезды. Осветили дискотечным, призрачным светом фантастический пейзаж.

«Тиха украинская ночь, – почему-то вспомнился ему Пушкин. – Хотя какая, к черту, украинская. Да и ночь ли?»

Прямо под балкой, на которой он сидел, раздался шорох. Осыпалась цементная пыль. Из небольшой щели под ногами показалась голова. Голова чихнула и с любопытством посмотрела на Алика.

– А вы кто? – спросила голова.

– В пальто, – грубо ответил он.

– Врете. Нехорошо врать. Особенно девушкам невинным.

– Так уж и невинным?

– Так уж, – ответила голова, склонилась набок и странно, жалостливо как-то, взглянула на него.

Внутри что-то зазвенело. Струнка какая-то, о которой Алик даже не подозревал. Не должно в нем быть этой струнки. Лопнула давно. А вот поди ж ты, звенит…

«Бред какой-то, – подумал Алик. – Мир рухнул. Люди погибли. Камни вон в небе висят, против всяких законов гравитации, а у меня звенит там что-то. Сижу, кокетничаю с девкой, как болван престарелый, на «Виагре» торчащий…»

Пока он размышлял, девушка полностью вылезла из ямы. Отряхиваться начала. Вертелась в разные стороны, смахивая цементную пыль. Он рассмотрел ее повнимательнее. Девка как девка. Не модель, но и не уродина. Лет 25–26, стройная, телосложение спортивное. Крепкие налитые ляжки, выпуклая подкачанная попа, грудь умеренная, но имеется в наличии. Рост чуть выше среднего. Самая обычная вроде бы девчонка. Разве что лицо… Красотой особенной оно не поражало, но что-то в нем было. Может, чуть дальше, чем обычно, расставленные глаза. Большие, оленьи и вместе с тем раскосые немного, как у азиатов. А может, нелепый, курносый и расплющенный, почти негритянский нос. Или рот, выдвинутый слегка вперед, с маленькими и пухлыми губками.

«Золотая рыбка, – подумал он. – Я так в детстве золотую рыбку представлял».

Струна внутри все еще звенела. Непонятно, почему звенела. Не из-за сходства же со сказочной героиней, в самом деле. Видел он в жизни многое. И царевен, и лягушек, и Василис Прекрасных. Пару раз судьба сводила даже со Змеями Горынычами в юбках. И ничего. Не звенело ничего. А тут…

– Вас как зовут? – набычившись, спросил он и сразу же подумал: «Чего это я набычился? Как школьник робкий, ей-богу».

– Это смотря кто, – как бы не замечая его угрюмости, задорно ответила девчонка. – И куда. Если друзья тусоватся зовут, то говорят: «Аечка, рыбонька, поплыли в город, покружим у ярких коралловых лагун ночных клубов, покрутим перламутровыми хвостиками в свете волшебных зеркальных шариков». А если враги зовут, то говорят: «Такая Ая, сякая Ая, плохая Ая, никакая Ая». А я им грожу пальчиком и говорю: «Врете, Ая крутая, золотая Ая, хорошая вся такая».

Девушка говорила не только ртом. Показывала руками, как шевелит хвостиком в ночных клубах, грозно морщила лицо, изображая врагов, качала головой и вытягивала маленькие губки, расхваливая себя. Дура? Сумасшедшая? Крыша у нее поехала от пережитого? Нелепо она выглядела в антураже конца света. И вместе с тем органично. Как будто по-другому и нельзя. Стоять на развалинах под висящими обломками и фиглярствовать. Шоу отжигать в сюрреалистических декорациях.

– Самопрезентация, я смотрю, отработана до совершенства. Долго текст учили?

– Само… что?

– Ну, реклама самого себя.

– Круууутоо! – ошеломленно протянула девушка, села на камешек даже от удивления. – Как круууутооо. Вы такой глубокий, такой умный. Вы глаза мне открыли на суть отношений между людьми. Самореклама, круто! Все мы ходячие билборды. А тело – это рекламные площади. Нос, губы, глаза, волосы, сиськи и мускулатура, все кричит: «Я хороший, я полезный, я незаменимый. Возьми меня, купи меня, попробуй. Просто добавь воды… Крууутоо!»

Непонятно было, издевается Ая или нет. А что не дура и не сумасшедшая, понятно было.

«Да кто она, в конце концов? – запаниковал Алик. – Что происходит вообще?»

Ответы, как всегда в этом мире, пришли быстро. Зовут действительно Ая, 26 лет. Родилась в семье потомственных миниумов. Папа алкаш, мама забитое тупое существо. Восемь братьев и сестер. Двое умерли уже. Но училась хорошо. Экзамен на аттестат гражданской зрелости сдала блестяще. Пошла учиться на мультипликатора. Получила грант от местного правительства. Талантливый художник. Пробилась в среднеклассики. Встречалась с тремя парнями одновременно. Выбрала одного. В 23 года вышла замуж за симпатичного и положительного молодого человека, единственного наследника влиятельной пробабленной семьи. Через два года развелась. Скучно ей с ним стало до ломоты зубной. Добровольно ушла в миниумы. Деньги на жизнь зарабатывает в качестве уличного карикатуриста. Для себя рисует странные, но близкие к гениальности картины. Не выставляется нигде. Любовные связи случайны и редки. При этом в физиологическом смысле невинна…