Последняя мысль, которая приходит мне в голову, прежде чем я исчезаю: в числах есть смысл. О людях того же не скажешь.

В Вермонте государственная адвокатура именуется не государственной адвокатурой, а так, будто название для нее взяли со страниц романа Диккенса: «Управление генерального защитника». Однако, как и во всех других штатах, государственные адвокаты перегружены работой и получают низкую зарплату. Вот почему, отправив Эмму Хант выполнять домашнее задание, я иду к себе в квартиру-офис, чтобы закончить свое.

Тор встречает меня прыжком и ударом носом в пах.

– Спасибо, приятель! – взвизгиваю я и отпихиваю от себя пса.

Однако он голоден, и я кормлю его остатками макарон, смешанных с собачьим кормом, а сам ищу нужную информацию в Интернете и совершаю телефонный звонок.

Хотя сейчас семь вечера и рабочее время давно закончилось, трубку поднимает какая-то женщина.

– Здравствуйте, – говорю я. – Меня зовут Оливер Бонд. Я новый адвокат в Таунсенде.

– Мы уже закрыты…

– Я знаю… но я друг Джанис Рот и пытаюсь найти ее.

– Она здесь больше не работает.

Это мне известно. На самом деле я в курсе и того, что Джанис Рот недавно вышла замуж за парня по имени Говард Вюрц и они переехали в Техас, где его ждала работа в НАСА. Поиск информации по открытым источникам – лучший друг адвоката.

– О, надо же? Вот это новость. Мы с ней дружим со школы права.

– Она вышла замуж, – говорит женщина.

– Да, за Говарда.

– Вы с ним знакомы?

– Нет, но мне известно, что она была от него без ума. А вы, случайно, не главный защитник, как она?

– К несчастью, да. – Моя собеседница вздыхает. – А у вас частная практика? Поверьте, вы ничего не упускаете.

– Нет, вы попадете на небо гораздо раньше меня. – Я смеюсь. – Слушайте, у меня совсем незначительный вопрос. Я новичок в криминальном праве в Вермонте и пока плохо ориентируюсь.

Я новичок в криминальном праве. Точка. Но этого я ей не скажу.

– Конечно, так в чем дело?

– Мой клиент малолетний – ему восемнадцать, и он аутист. Он чего-то учудил в суде, когда решался вопрос о мере пресечения, и теперь его посадили до слушаний по дееспособности. Но он не может приспособиться к тюрьме. Все время пытается причинить вред себе. Есть какой-нибудь способ ускорить процесс, чтобы колеса юстиции крутились побыстрее?

– В Вермонте с психиатрическим обслуживанием заключенных дела обстоят неважно. Раньше в качестве изолятора для экспертизы на дееспособность использовали государственную больницу, но финансирование прекратилось, поэтому теперь большинство пациентов отправляют в Спрингфилд, так как у них лучшая медицинская помощь, – говорит мне женщина. – У меня один раз был клиент, который ждал проверки на дееспособность, так ему нравилось обмазывать себя чем-нибудь с головы до ног: в первый вечер в тюрьме он сделал это с фунтовым куском масла за обедом, а перед встречей со мной обмазался дезодорантом.

– Перед контактным визитом?

– Да, бейлифам было все равно. Наверное, они думали, худшее, что он может сделать, – это обмазать меня чем-нибудь. Как бы там ни было, а тогда я подала ходатайство об освобождении под залог, – говорит адвокат. – Так вы снова попадетесь на глаза судье. Привлеките психиатра или психолога, чтобы тот подтвердил ваш рассказ. Но избегайте появления в суде вашего клиента, вам ни к чему повторение в зале суда представления, которое взбесит судью. Ваша главная задача – убедить его, что этот парень не опасен на воле, а если он будет носиться по залу суда как помешанный, это только испортит дело.

«Ходатайство об освобождении под залог», – записываю я в лежащем на столе блокноте и говорю:

– Спасибо. Это потрясающе.

– Нет проблем. Эй, вам нужен электронный адрес Джанис?

– Непременно, – лгу я.

Женщина диктует его мне, а я притворяюсь, что записываю.

Повесив трубку, я иду к холодильнику и достаю из него бутылку минералки; половину наливаю Тору, а оставшейся поднимаю тост.

– За Джанис Говард! – провозглашаю я.

– Мистер Бонд, – говорит на следующий день судья Каттингс, – разве мы не ждем оценки дееспособности по этому делу?

– Ваша честь, – отвечаю я, – мне кажется, мы не можем ждать.

В зале суда никого, кроме Эммы, доктора Мурано и прокурора – женщины по имени Хелен Шарп, у которой короткие рыжие волосы и заостренные, как у собаки, зубы, отчего она напоминает вампира или питбуля. Судья смотрит на нее:

– Мисс Шарп, ваше мнение?

– Я ничего не знаю о деле, судья, – говорит она. – Меня оповестили об этих слушаниях только сегодня утром. Подсудимого обвиняют в убийстве, вы назначили слушания по дееспособности, позиция штата: до тех пор он должен остаться в тюрьме.

– Со всем к вам уважением, Ваша честь, – начинаю я, – но я полагаю, суд должен выслушать мать моего клиента и психиатра.

Судья делает мне знак продолжать, я жестом подзываю Эмму выйти к месту, где дают показания свидетели. У нее под глазами темные круги, руки трясутся. Она убирает их с барьера и кладет на колени, чтобы судья не видел.

– Пожалуйста, назовите свое имя и адрес, – прошу я.

– Эмма Хант… дом сто тридцать два по Бёрдсей-лейн, Таунсенд.

– Джейкоб Хант, обвиняемый по этому делу, ваш сын?

– Да.

– Вы можете сказать нам, сколько Джейкобу лет?

Эмма откашливается.

– Ему исполнилось восемнадцать в декабре.

– Где он живет?

– Со мной, в Таунсенде.

– Он посещает школу? – спрашиваю я.

– Он ходит в Таунсендскую региональную старшую школу; он в последнем классе.

Я смотрю прямо на нее:

– Мисс Хант, есть ли у Джейкоба какое-либо особое заболевание, которое заставляет вас беспокоиться о его благополучии, пока он в тюрьме?

– Да. Джейкобу поставлен диагноз «синдром Аспергера». Это высокофункциональный аутизм.

– Как влияет синдром Аспергера на поведение Джейкоба?

Эмма на мгновение замолкает, опускает взгляд.

– Когда он решает сделать что-нибудь, ему нужно сделать это немедленно. Если это невозможно, он начинает сильно нервничать. Он почти не выражает эмоций, счастлив он или печален, не участвует в разговорах сверстников. Понимает все слова очень, очень буквально: если вы скажете ему, например, чтобы он ел с закрытым ртом, он ответит, что это невозможно. У него проблемы с гиперчувствительностью: яркий свет, громкие звуки и прикосновения, даже легкие, могут вывести его из равновесия. Он не любит быть в центре внимания. Ему нужно знать, когда именно что-то произойдет, и, если распорядок дня нарушается, он становится очень нервным и начинает еще сильнее отличаться от окружающих: хлопает себя руками по бедрам, разговаривает сам с собой, без конца повторяет фразы из фильмов. Когда ситуация становится для него невыносимой, он прячется куда-нибудь – в шкаф или под кровать и перестает разговаривать.