Но внезапно музыка стихла.

А потом зажегся свет, яркий, как прожектор.

Все замерли. Даже караоке больше не было слышно. Мы повернулись, чтобы понять, что произошло, и оба одновременно увидели, что это было: Майлз.

Майлз вошел в зал.

Он уставился на нас.

– Что, черт возьми, здесь происходит?

– Это вечеринка, – сказала Кит, которая понятия не имела, кто он такой.

Но Майлз даже не повернулся к ней.

– Что я вижу? Один из моих тренеров целует одну из моих пациенток?

– Безусловно, – вызвалась объяснить ему Кит. – Я только что выложила это фото в Инстаграм.

– Поздравляю, – сказал Майлз, глядя на Яна. – Ты уволен.

Все собравшиеся ахнули.

– Распрощайся со своей работой, – продолжал Майлз, явно наслаждаясь моментом. – И распрощайся со своей лицензией. И мне нужно внимательно перечитать закон об иммиграции, но я почти уверен, что тебе придется распрощаться и с этой страной. – Майлз шагнул ближе к нам и помахал рукой у лица Яна. – Прощай, рабочая виза!

Но Ян отвернулся от него. Он смотрел на меня, не сводя глаз с моего лица, словно изучая каждую черту. Я могла видеть по выражению его лица, что Майлз сказал правду. Ян только что потерял работу и, может быть, гораздо больше, чем работу.

В этот момент мои ноги стали дрожать. Ян словно предвидел это, потому что тут же подхватил меня. Усадив меня в кресло, он сжал мою руку, словно прощаясь, а потом отступил на шаг.

– Ты что, думаешь, что я шучу? – сказал Майлз, подходя еще ближе к нам. – Я совершенно серьезен. Ты только что лишился всего.

Лицо Майлза раскраснелось и покрылось капельками пота, но Ян, напротив, становился все холоднее и спокойнее.

Он повернулся к Майлзу.

– На самом деле, я знаю, что такое лишиться всего, – сказал он. – И по сравнению с этим намерение такого мерзавца, как ты, уволить меня – просто детская шутка.

– Ты сам себя уволил, друг мой.

Ян на секунду, казалось, задумался об этом.

– Возможно. Но не называй меня другом.

– Кто этот парень? – спросила Кит, обращаясь к собравшимся. Потом повернулась к Майлзу: – Это вечеринка в честь Дня святого Валентина. Остынь, приятель. И скушай печенье.

Майлз повернулся и в первый раз заметил ее:

– Сегодня даже не День святого Валентина.

– Почему все так зациклены на этом?

– Ян… – начала я.

Но не успел Ян повернуть голову в мою сторону, как Майлз рявкнул:

– Не приближайся к пациентке!

Ян презрительно посмотрел на него:

– Я собираюсь проводить ее в ее палату.

– Нет, не собираешься, – заявил Майлз, подходя еще ближе. – Сделай лишь шаг в ее сторону, и я выкину тебя из этого здания.

Ян в упор посмотрел на него. Он был на целую голову выше своего противника.

– С чьей помощью, мерзкий ублюдок?

Услышав это, Майлз вскинул руку, чтобы ударить Яна, но Ян перехватил ее.

– Не стоит, – сказал он хладнокровно. – Мне не хочется случайно убить тебя. Не ради тебя, а ради себя самого.

Если выражение лица Майлза можно было бы передать звуками, можно было бы сказать, что он заскулил. Он был в дерьме и сам понимал это. Он знал, что Ян может просто раздавить его, и понимал, что только что сделал все, чтобы Яну было нечего больше терять.

Майлз вскинул руку, признавая поражение:

– Ладно.

Ян отпустил его. И оба сделали шаг назад.

Потом Ян сделал еще несколько шагов назад, и я поняла, что он уходит.

Он в последний раз обвел глазами комнату.

Потом повернулся ко мне и сказал:

– Мэгги!

Хотя и я, и все остальные и так уже смотрели только на него.

Не прощайся, мысленно молила я его. Не прощайся!

Он долго смотрел на меня, но прощаться не стал. Он лишь кивнул и сказал:

– С Днем святого Валентина тебя!

Следующий день, первое апреля, был днем прощаний.

В этот день Кит улетала в Нью-Йорк, а я покидала больницу. Мы договорились, что родители приедут утром, папа отвезет Кит в аэропорт, а мама останется со мной, чтобы помочь мне упаковать вещи. Наблюдая, как Кит собирает свои пожитки, я героически старалась не ныть.

– Не могу поверить, что ты оставляешь меня один на один с ними.

Но Кит лишь отмахнулась от меня.

– Чепуха, – сказала она. – Было чудом, что мы прожили здесь целый месяц безо всяких неприятностей.

Хотя это утверждение по отношению к некоторым было не совсем справедливым.

Застегнув свой чемодан и поставив его на пол, Кит сказала:

– А теперь могу я, пожалуйста, сказать кое-что утешительное? Я ждала подходящего момента, чтобы рассказать тебе об этом.

– Рассказывай, – буркнула я. – Но не обещаю, что найду это утешительным.

– Я нахожу это утешительным, – заявила Кит. – И этого достаточно.

– Тогда валяй.

– Я смотрела выступление этого ученого из Гарварда. – Тут она задумалась. – Или из Стэнфорда? На самом деле, я думаю, это был Технологический институт Массачусетса. Короче, он просто гений.

– Я уже ничего не понимаю. Так и знай.

Но она продолжала:

– Он занимается теорией вероятности, или как там это называется, и в своей речи он упомянул, что у каждого человека есть свои параметры для счастья.

– Как это связано с теорией вероятности?

– Дело в том, что он собрал впечатляющую статистику. О людях, выигравших большие призы в лотерее. Все думают, что, если через год проверить, как у них дела, можно быть уверенным, что они ослепительно счастливы. Так?

Она хотела, чтобы я это подтвердила.

– Так, – сказала я.

– Но они не счастливы. Они так же несчастны, как и были до этого.

Я наклонила голову набок:

– А до этого они были несчастны?

– И люди, – продолжала она, – которые пережили что-то ужасное: потерю любимого человека, банкротство, несчастные случаи, сделавшие их калеками…

– Как я?

На это она кивнула.

– Именно! – Она указала на меня пальцем. – Он особо упомянул паралитиков.

Меня прежде еще никто так не называл, и это слово меня удивило. Но только самую малость.