И только ветер уносил слабое эхо голоса Хосе куда-то вдаль. Голос, застрявший в голове оглохшего от ужаса Ньютона.

Аня заканчивала со сборами, когда Ньютон и полуголый Гуру, держащий на руках обмякшее тело Хосе, вышли из зарослей. Девушка выронила рюкзак, бросилась им навстречу и, увидев малыша, побледнела до неузнаваемости.

Левая нога Хосе, оголённая из-за оторванной штанины, неестественно выгнулась вбок. Из бедра, перетянутого чуть ниже паха ремнём, сочилась кровь, успевшая пропитать скомканную в месте раны майку Гуру. Руки и кончики пальцев Хосе укрывали свежие тёмно-красные струпья. Из разбитой головы, над левым ухом, сквозь распущенные засаленные кудри проступала кровь.

– Что случилось?

Лишь когда они положили Хосе на каримат, Гуру всё рассказал. Ньютон не слышал ни слова. Всё, происходящее теперь, воспринималось скомканными обрывками. Разорванный на несколько частей он всё ещё стоял над Корвичем, в той пещере. Другая его часть падала в пропасть, вместе с Хосе.

Ньютон механически выполнял всё, что требовал учитель, хотя толку от него однорукого было чуть, и он без сопротивления отдал бинты и аптечку Ане.

– Аня, затягивай здесь, где я держу! – бросал команды Гуру.

– Что у него с головой?

– О ноге беспокойся! Нужен ещё бинт.

– Это последний, – голос Ани слегка дрожал.

Гуру выругался во всю желчь, не забыв упомянуть и Корвича, и Анину доброту к нему, а затем он бросил на Ньютона испепеляющий взгляд.

– Не стой! – заорал он на него. – Говори с ним!

Ньютон говорил, но Хосе закатывал глаза, отключался и бледнел так скоро, что озорное, обычно шоколадного цвета лицо, стало восковым серым. Лишь когда Ньютон навалился на его тощие узкие плечи, по предварительной команде учителя, и прижал к земле, и когда Гуру без команды и счёта с хрустом вправил кость, полные слёз, ярко оранжевые глаза Хосе распахнулись, и покрытое потом лицо изуродовала мука. Это лицо застыло всего в паре сантиметров от Ньютона, и в тот миг ему показалось, будто малыш всё знал заранее. И мутный, слишком взрослый теперь взгляд его полнился обидой и обвинениями. Но это было не так. Малыш не мог ничего знать.

Ньютон подскочил на ноги. Он стоял в оцепенении, пока глаза Хосе не закрылись, а дыхание не стало тихим и ровным от очередной дозы морфия, введённой Аней, и лишь тогда он ушёл к берегу, мысленно проклиная всё на свете.

Ледяной отрезвляющей водой он смывал с лица засохшие серые корки. Затем поднимался, видел в воде своё размытое отражение и наблюдал, как течение уносит грязь.

Внезапно Ньютон почувствовал на своём испачканном плече чьё-то прикосновение и едва не оттолкнул неизвестного. Но вовремя опомнился. Это оказалась Аня.

– Ты как? – спросила она, старясь заглянуть ему в глаза, которые он тщательно отводил в сторону.

Ему хотелось рассказать ей обо всём. Выпалить всё, как на духу. Сказать, что это его вина, что это он позволил Корвичу уйти, и что из-за этого Хосе погнался за ним и упал. Сказать о том, как Корвич склонился над обрывом и глядел на распластавшегося на камнях малыша с ехидной улыбкой. И во всём, во всём виноват только сам Ньютон. С самого начала он, однорукий недотёпа, только и годился на то, чтобы держать несчастного Хосе. Держать, подобно мучителю, не способному разделить и долю незаслуженных страданий малыша.

Но вместо всего этого Ньютон только подобрал под себя всё ещё трясущуюся исцарапанную руку и сжал онемевшую от холода ладонь между коленями и животом. Рука всё ещё казалась испачканной кровью и гноем Корвича.

– Ты как? – повторила вопрос Аня.

– Цел, – ответил Ньютон, не отводя взгляда от бесформенного солнца, угодившего в речную рябь.

– Я вижу, но… – девушка помедлила. – Как ты?

Больше Ньютон ничего не смог ответить.

Аня упрашивала Гуру не сниматься с лагеря, пока не удастся остановить кровотечение:

– При переходе оно усилится. Он истечёт кровью!

Но Гуру был непреклонен.

– Так и так истечёт, – тихо говорил он, спешно накладывая шину. – Бедренные вены перебиты. Мы это не зашьём. Благо хоть артерия цела. Я не могу остановить кровотечение. Только замедлить.

– Тогда сделаем хотя бы носилки. Чтобы уменьшить давление на ногу.

– Нет времени.

– Гуру!

– Если поторопимся, всё обойдётся. Я сам его понесу.

Гуру затянул жгут. Хосе всхлипнул сквозь сон. Учитель оставил ногу в покое, переместился к голове малыша и привёл его в чувства.

– Хосе, – позвал он жёстким менторским тоном, отчего плавающие зрачки малыша на мгновение задержались на месте.

– Маэстро? – слабо откликнулся он.

– Нужно выдвигаться, дружок, – неожиданно мягко, как никогда, произнёс Гуру и погладил Хосе по слипшимся волосам.

Затем учитель поднялся, держа остатки верёвки, и подозвал Ньютона с Аней.

– Помогите мне закинуть его на спину. Возьмите немного еды, воды, остальное бросайте здесь. Аня, артефакт при тебе?

Девушка кивнула.

– Хорошо. Поспешим.

* * *

Ньютон опережал остальных на несколько десятков метров. Теперь он расчищал путь, отчаянно растаптывая высокую зелёную траву.

* * *

– Гуру, ему хуже и хуже. Кровотечение усиливается.

Гуру молчал. Только его шумное дыхание звучало над морем остролистой травы, расстелившейся от горизонта до горизонта.

Руки Хосе, привязанного к могучей спине учителя, безвольно качались, а голова лежала на мокром от пота плече Гуру. За дрожащими веками виднелись болезненные белки.

– Гуру ты слышишь? – не унималась Аня.

– Слышу, – едва различимо ставил в очередной громкий выдох Гуру.

Он оскалился, подправляя на себе малыша, и ускорил шаг.

* * *

Ньютон шёл, превозмогая усталость, боль от молочной кислоты, от ушибов по всему телу. Аня тоже выглядела измотанной и смотрела только себе под ноги, где следом за Гуру на зелёной траве оставались красные капли.

* * *

Несколько долгих часов, полных немой ярости и оглушительного страха, они пробирались через заросли, не видя ничего, кроме подслеповатого солнца, скользившего за мутной пеленой туч. Где-то за их спинами, в покинутых ими горах снова бушевала гроза.

* * *

Когда последний громовой раскат пронёсся над безграничным пространством и ровное свинцовое небо внезапно смолкло, Ньютон в очередной раз рванул вперёд сквозь остролист и повалился на что-то мягкое. Что-то под рукой мерно зашуршало. Он открыл глаза и понял, что лежит на мелкой гальке.