К вечеру Понсоменер усмотрел далеко от дороги большой дом старинной постройки, я пустил коня вперед, вдвоем рассмотрели издалека, подъехал и Рундельштотт, сказал с ходу:

– Хороший человек. Можно довериться. Но не полностью…

– Попросимся на ночлег?

Он кивнул.

– Впереди еще долгий путь. Я выдержу, а вот вы, молодое поколение, скоро скиснете. Да и женщина с нами…

– Ночует и в лесу, – напомнил я.

– Один-два раза даже интересно, – согласился Рундельштотт, – а вот больше…

На Фицроя мы даже оглядываться не стали, у него сейчас по определению не может быть объективного мнения. И вообще никакого мнения.

Понсоменер все понял и молча свернул с дороги. Из дома нас если и увидели, но никто не вышел на крыльцо. Понсоменер послал коня к воротам, а там, не покидая седла, постучал рукоятью ножа в ворота. Долго никто не отвечал, я подъехал как раз к моменту, когда на той стороне послышались шаги, Понсоменер и это рассчитал, я успел увидеть голубоватый силуэт за толстыми досками, грубый голос пробасил недовольно:

– Кто?

– Гости, – ответил я. – Издалека.

После минутного размышления звякнули цепи, со скрипом сдвинулся в петлях массивный засов. Ворота приоткрылись, мы с Понсоменером первыми въехали во двор, широкий и вымощенный ограненным булыжником.

Из главного входа вышел, сильно прихрамывая и опираясь на палку, крупный мужчина, худой, но широкий в плечах, совершенно седой, одетый в расшитый золотом дублет и темные брюки из кожи.

– Глерд Шнаур, – назвался он ровно и чопорно. – Хозяин этого скромного жилища.

– Глерд Ювал, – ответил я, – мой друг Понс, а это наш хозяин Рунд… ах да, несчастный глерд Фигельмигль с его романтической любовью…

Он бросил пытливый взгляд на Фицроя, у того в самом деле счастливо‑несчастный вид, а существо за его спиной так прижалось к его спине и зыркает любопытными глазами, что их любовь не увидит только слепой.

– Добро пожаловать, – ответил хозяин несколько чопорно. – Вы получите полную защиту и гостеприимство.

Во дворе тот же мужик, что открывал нам ворота, собрал наших коней и увел в сторону длинного сарая, что когда-то служил конюшней, а сейчас с одного конца зияет выбитыми окнами.

Рундельштотт бросил в мою сторону предостерегающий взгляд. Хозяин этого дома как-то слишком быстро сообразил, что мы от кого-то бежим, только еще не знает, насколько наш противник могуществен, надо держаться очень осторожно…

Пока мы вытряхивали пыль, смывали грязь и пыль дороги, в доме что-то происходило, я слышал скрип, глухой рев такой октавы, словно голос подал сам дом, неясный грохот, а когда мы вышли в зал, тот же мужик, что открывал нам ворота, указал на распахнутую дверь:

– Стол там. Можете рассаживаться…

Из другой двери вышел хозяин, прихрамывая еще сильнее и опираясь на палку, я сразу сказал с учтивейшим поклоном:

– Благородный глерд Шнаур, вижу ваше исполненное истинного величия лицо благородного и великодушного человека, и ни капли не сомневаюсь, вам свойственны все истинные порывы души юности!

Он ответил со старомодной галантностью:

– Мои юные гости, я считаю своим долгом и обязанностью предоставить вам приют и ночлег в своем просторном доме, что знавал и более достойные дни, но его камни никогда не видели бесчестья в этих стенах!

– Тогда вы поймете нас, – сказал я с надеждой. – Мы с благородным Рундом помогаем нашему другу Фигелю сбежать с возлюбленной в его дальнее имение, где их не найдут недруги. Увы, мир не всегда добр к тем, кто никому зла не делает и не замышляет!

Он грустно улыбнулся:

– Мне ли не знать… Чувствуйте себя в полной безопасности. Если что и случится, я вас в обиду не дам.

– Мы отбудем на рассвете, – заверил я.

Рундельштотт приблизился, поклонился.

– Глерд Шнаур… Я очень сожалею, что распухшие суставы в вашем правом колене мешают вам в полной мере наслаждаться жизнью.

Хозяин учтиво поклонился.

– Да, но…

– Я лекарь, – произнес Рундельштотт важно. – Вот зелье, оно сразу убьет вашу боль и даже начнет лечить суставы. Прошу вас, примите сейчас.

Он подал ему капсулку в оранжевой обертке. Хозяин в нерешительности взял кончиками пальцев, взглянул на Рундельштотта.

– И что…

– Просто проглотите, – сказал Рундельштотт. – Мы не успеем закончить ужин, как… В общем, увидите.

На лице хозяина отразилось колебание, очень уж не похоже это странное лекарство на привычные отвары, настойки и примочки, но под взглядом Рундельштотта, чтобы не обидеть старого и почтенного человека, положил капсулку в рот и запил вином.

Рундельштотт бросил на меня острый взгляд, дескать, если не получится, он меня сразу в жабу, а я так же молча заверил всем своим оскорбленным видом, что получится, но дать должен был он, такой почтенный хотя бы с виду, к таким почему-то больше доверия, хотя жуликов среди таких еще больше.

Продолжая беседовать, мы вошли в зал и начали располагаться за обеденным столом. К моему удивлению, в зал вошел тот же мужик, что открывал ворота.

Он быстро расставил по столешнице посуду, серебряных блюд на всех не хватило, одно оказалось медным, его он поставил перед Понсоменером, ощутив в нем глерда, если он глерд, низшего ранга.

Через пару минут он же принес на широком, как дверь, подносе жареных кур, крупными ломтями нарезанный сыр, копченую баранину и большой кувшин с вином.

Фицрой наклонился за столом в мою сторону и прошипел злобно:

– Я тебе припомню этого Фигельмигля!

– Прости, – виновато сказал я, – но сразу ничего в голову не пришло, а надо было как-то тебя назвать…

Справа от стола в огороженном низкой металлической решеткой очаге румянится на вертеле над багровыми углями молодой жирный олень, от одного взгляда на него слюнки текут.

Хозяин перехватил мой взгляд, чуть-чуть улыбнулся.

– Вино у нас хорошее, – произнес он, – а рыба из своего пруда… Что еще человеку надо?

– Это жизнь, – поддержал я.

Он предложил:

– Хотите взглянуть на мой винный подвал?.. Заодно и вина нальете себе и своим друзьям то, какое предпочитаете…

Я прислушался, ничего опасного не ощутил, хотя подвалы меня всегда настораживают, ответил с благодарностью:

– Да, с удовольствием!.. Я обернусь мигом!

Он протянул мне большой кувшин, по весу пустой, я ухватил за ручку и выбежал из зала.

Дверь в подвал справа от крыльца, удобно, я отворил, навстречу пахнуло холодом. Два факела по обе стороны двери нещадно чадят, разбрасывая красные искорки, но те гаснут, не долетев до холодного каменного пола. В помещении холодно, все-таки глубоко, близко подземные воды, разве что в дальнем углу здоровенный детина деловито перекладывает в железном ящике металлические крюки и прутья со зловеще загнутыми концами.