Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как разбил бивак и перекусил, занялся созданием якорного ощущения. Стрел у меня с собой традиционно было девять, три отложил для рыбалки, а остальные шесть был готов пожертвовать во имя науки.
Итак, я первым делом я вызвал в себе состояние «движительного желания» и удерживал его какое-то время. Удалось это легко, видимо сказывалась одержимость новой идее фикс — это словно бы отметало всякие посторонние шумы. Потом принялся раз за разом натягивать лук со стрелой и пытаться сконцентрировать заряд на ее наконечнике. Как только начинало получаться я тут же снимал напряжение и пробовал опять и так до тех пор, пока не стало получаться каждое натяжение подряд. После этого совершил заряд, совместив его с тремя якорями, визуальным — всматривался в кончик стрелы, акустическим — со звуком втянул в себя воздух, и кинестетическим — потер и сдавил участок руки в выемке между указательным и средним пальцем.
Стрелять я не стал, просто снял стрелу с лука и наблюдал за ней. Возле наконечника появилось марево и пар, а попадающие не него капли взрывались с громким шипением. Примерно через минуту заряд спал. Ульты еще хватало и эксперименты продолжились.
Я полностью расслабился, полежал, подумал о бабах, о политике, понаблюдал за темным небом и редкими вспышками молний. Когда возбужденное желание окончательно спало, продолжил — наложил стрелу на тетиву и натянул, стараясь максимально точно воспроизвести якоря. Результат был мгновенный, при этом чем дальше я натягивал стрелу, тем сильнее она заряжалась. И вновь я не стал стрелять и убрал ее с лука. В этот раз заряд рассеялся быстрее. Как и состояние возбужденного желания. Хотя теперь его логичнее было охарактеризовать как возжелание выстрела. Сдерживать выстрел, кстати оказалось неприятно, и на девятую попытку я все-таки стрельнул. Стрела ушла по навесной траектории, оставляя за собой шипящий паровой след и с легким взрывом вонзилась в почву. Я не поленился подойти обследовать место взрыва, воронка была небольшой, но камень оплавился и дымился. Хорошая все-таки у меня способность. Жаль только, что стрела выстрела не пережила.
Эгрегорные сновидения продолжились и на эту ночь. На этот раз стая куда-то перемещалась, в горы, по ущельям. Там в дали, где лежала их цель, ощущалось огромное скопление энергии и оттуда же слышался многоголосый волчий вой. Походу стая куда-то уходила, может на соединение с основной группой. Состояние особей было тревожным, но вызвано ли это внешней угрозой или спецификой отношения с большой стаей понять не получалось. Ближе к пробуждению мы повстречались с рысью, пара волков было погналась за ней, но после того, как один схлопотал лапой по мордам, они отстали, да и я почувствовал, как старшие их отозвали, дескать не время глупостями заниматься.
Некоторое время мое внимание металось между удаляющейся рысью и волками, а потом рысь повернулась и словно бы мысленно предложила прогуляться с ней. Я согласился.
Рысь была не обычная, вероятно так выглядит прокачанная особь в данном мире. Она оказалась массивнее, клыки хоть и не саблезубые, но их в пасти расположилось раз в десять больше, чем у обычных кошек, бакенбарды густющие, и, кажется, в косичках. Кисточки на ушах длинные, свисают с кончиков ушей. Глаза большие, веселые.
После того, как эта рысь звуковой волной сбила импа с дерева, зычно рыкнув на него, я, не колеблясь окрестил ее котом-баюном.
Особого опыта это приключение не принесло, с точки зрения познания окружающей природы, разве что запахи стали слабее, а слух в разы острее, но зато я получил неоценимый опыт по восприятию Стаи со стороны. Баюн тоже не был одиночкой, у него была семья из нескольких особей. Но волчью стаю они воспринимали не так, как волки; рыси тоже могли питаться силой Стаи, но скорее косвенно, как от донора. Они могли заимствовать силу, но в итоге за это приходилось платить. Чем именно — не понятно, но расплата эта была неприятна в восприятии и памяти баюна, что внесло немалый вклад в создание целостной картины действительной сущности эгрегора.
Я почти не замерз за ночь. Дождь кончился, дерево прикрывало от ветра, костер и меха не дали замерзнуть, худо-бедно поддерживали тепло. Завершив зарядку и собрав немного валежника для следующего костра, я двинулся дальше. Честно говоря, я был разочарован сновидением. Да, я увидел стаю в новом свете, но все же я-то планировал увидеть русалку. Хотя бы и в старом свете.
Чертовщина началась на вершине горы — когда я подтянулся и забрался на нее последним усилием, то не обнаружил того места, в котором был прошлый раз. Плоскогорье было, но оно было ущелистое, заваленное замшелыми камнями до самой скалы, образующей вершину. Не было ни озера, ни соляных пещер, ни серных источников. Только в этот момент я ощутил, что я по-настоящему попал.
Ни сам факт перехода на эту планету, ни боевое тело, ни сны с русалками не воспринимались до конца чем-то сверхъестественным. Они были фантастическим событием, но объяснимым научно и даже может где-то логически. Мозг ставил фильтр на получаемую информацию, который щадил и оберегал сознание от ужаса и безысходности. Придя сюда и не найдя того, что видел в прошлый раз я словно сорвал с себя этот фильтр, стало страшно, необъяснимо, но дико страшно. Это было воздействие даже не на мозг, а на чувства, на что-то внутри живота.
Чтоб хоть как-то успокоиться, выйти из ступора и не сойти с ума я вызвал иконку и переключился на слой нрава. Там царил хаос. Скелетные нити гнулись и дрожали, все цветовые пятна и туманности постепенно становились бесцветными. Оболочка пошла мелкими зелеными светящимися трещинами. Где-то в голове возникло такое ощущение, словно ко мне приближается гигантская зеленая волна, цунами. Сердце принялось бешено колотиться, и я понял, что это идет смерть. Но ничего не мог сделать.
Волна накрыла меня в тот самый момент, когда окончательно треснула и разлетелась на осколки иконка. В тот же миг страх прошел, я был жив, и как бы радуясь этому наблюдению из-за облаков показалось солнце.
Ну и что это было? Осмотрев иконку, я понял, что хоть оболочка и исчезла, но скелетная конструкция осталась на месте и даже окрепла, а облачка вновь обрели цвет не спешили разлетаться в эфир, они прикасались к нему, выходили слегка за пределы иконки,
