Само собой устроится… Нелепо как получилось с гостиницей! Мне в голову не пришло, что он может… Как видно, считал, что безопасно… Может, и не одну Джессику… Ты тут совсем ни при чем. Никто ни в чем не виноват. Ни ты, ни я, ни Ричард… Неважно! С этого дня начинается новая жизнь! Все в открытую… Ты принес что-нибудь выпить? Умница! Хочу отпраздновать свое освобождение!

Комната наполнялась густой тревожной тишиной, источник ее был в приоткрытых губах Лиз. Говорить было трудно, я просто кивнул и пошел к окну.

И увидел, как наша синяя птица с женским лицом и черным хвостом из цифр опустилась на подоконник. Вцепилась в него красными когтями и уставилась через стекло своими круглыми глазами. Теперь меня совсем не удивляет ее появление. Несколько секунд она изучает меня. Потом стряхивает влагу со сверкающих крыльев. Заглядывает через мое плечо к нам в номер, открывает свой маленький рот и неожиданно подмигивает: «Не бойся, я с вами». Как видно, с тех пор, как мы с Лиз выпустили ее на волю, а преображенная Истица приняла к себе и приручила, она всегда рядом, все время охраняет нас.

Быстро задернул тяжелой шторой синюю птицу, замызганное войлочными тучами небо за ней и включил отопление. А когда обернулся, вся комната за границами ярко освещенной постели уже погрузилась в темноту и Лиз Лоуэлл, жена помощника государственного обвинителя Ричарда Лоуэлла, лежала совсем голая с закрытыми глазами. Две полные млечные груди с торчащими красными сосками и застывшими вокруг них белыми мурашками, нитка крупного голубого жемчуга на шее, раскрытые руки, раскрытые ноги. Вся для меня. В постели, которая была неотличима от другой постели, всего в нескольких метрах отсюда, где полчаса назад была под ее мужем Джессика Каллахан. Но в этот момент меня это не волновало.

А рядом с ней на тумбочке, как обычно полагается в американских гостиницах, тускло отсвечивала твердой темно-зеленой обложкой и тисненым крестом Гидеоновская Библия.

Возвращаться домой в тот вечер Лиз побоялась. Спешить было уже некуда. Песочные часы, где оставалось так мало крупиц нашего общего времени, перевернулись. Начался новый отсчет. Мы остались в отеле. И это была наша вторая ночь. Второй раз уснули мы вместе, рука в руке, но лица наши смотрели в противоположные стороны. Я на спине – в потолок, а она на животе – в подушку. А на следующее утро ни один из нас не пошел на работу.

26. Лиз уходит из дома. Заговор с переодеваниями

(Бостон, 17 января 1992 года)

Звонок раздался только часам к десяти вечера. Я схватил трубку. Она! Слава Богу!

– Ответчик, как ты? Я у мамы в Вашингтоне. Прилетела сегодня вечером.

– Ты в Вашингтоне? Зачем? Почему ты меня не предупредила? Долго собираешься там быть?

– Не знаю еще. Дома оставаться больше невозможно. Пережду здесь несколько дней, подальше от Ричарда, пока не закончится твой проклятый процесс.

– Как прошел разговор с ним? Было тяжело? Отчего ты не позвонила?

– Представь себе, оказалось не так страшно. Во всяком случае, никаких безобразных сцен не было. Просто собрала вещи и ушла. Он не пытался удерживать. – В голосе ее мне послышалось легкое сожаление. – Я давно его подозревала. Правда, никогда в голову не приходило, что с этой… Так что все твои переживания о моей семейной жизни совершенно беспочвенны. И были беспочвенными еще до того, как встретили его в гостинице. Даже совсем чужие друг другу люди могут жить в одной квартире… – Я понимаю, Лиз о многом не говорит, но становится гораздо легче. – Он тоже чувствует себя виноватым. Все виноваты, кроме тебя. А ты больше никогда не будешь ни в чем виноват. И никто тебя не будет обвинять. Я обещаю!

Мне удается разглядеть на другом конце провода, как зашевелились вокруг глаз, предвещая знакомый высверк улыбки, острые морщинки. Как пульсирует, словно пытаясь вырваться из-под кожи, тоненький щемящий живчик на виске. И душа моя наполняется привычным сиянием осеннего леса, которое теперь неразрывно связано с Лиз.

– И Ричард тоже не будет меня ни в чем обвинять? Трудно поверить!

– Он ничего не будет делать, – в голосе что-то очень рассудочное и вкрадчивое, снова заставляющее меня насторожиться. – Послушай, что придумала твоя хитрая любовница… Будучи умным человеком, я не должна называть себя умной. Упс, кажется, уже назвала… Просто я знаю, как тебя защитить… Он, конечно же, тебя узнал. Сам мне сказал. Но вчера, перед тем как уйти, объявила, что он все перепутал. Что тогда в отеле была с твоим братом-близнецом, с Алеком. Когда заполнял анкету тогда в отеле, ты указал лишь свою фамилию, но имя не давал. Я заметила. А у вас с ним фамилия ведь одна и та же? – Я вспоминаю темнокожую девушку на регистрации, долго и внимательно рассматривавшую мои водительские права, и карточку, которую только что заполнил. – В коридоре было довольно темно… Так что ты вообще ни при чем…

Я глубоко закашлялся. Кашель, продираясь наверх, содрал серо-зеленую набухшую кожу внутри горла, которую я тут же с шумом выплюнул. Перед глазами поплыли во все стороны прозрачные золотистые снежинки. Потом издал еще несколько неразборчивых звуков и наконец спросил:

– А что Ричард?

– Честно говоря, не знаю. Непонятно, поверил ли. Обязательно приведи Алека на суд. Пусть наденет пальто и серую кепку, в которых ты был вчера, и сидит рядом с тобой. Ричард убедится, что твой брат-близнец существует на самом деле. И дай ему твои очки в черной оправе.

Обычно я очки не ношу. Но надел их, чтобы заполнить анкету, и не снял еще, когда встретили Ричарда. Память на детали у нее замечательная – мне б такую! – все продумано.

– Это же суд, серьезное дело! А ты тут водевиль с переодеваниями устроить хочешь!

– Обожди, дай сказать. Суд обманывать мы не будем. А Ричарда я уже обманула… – произнесла она это удивительно легко. – Так же, как и он меня… И не в первый раз… Я хочу быть с тобой и буду! Ты слышишь меня?

– Слышу. Но только ему ведь покажется странным, когда он увидит нас обоих с Олегом?

– Ничего странного здесь нет. Теперь, когда все выплыло наружу и не нужно скрывать, Алек пришел посмотреть на мужа своей любовницы. Ну и поддержать брата, которого судят. Законов никаких ни ты, ни Алек не нарушаете… И у Ричарда совсем ничего против тебя не будет… Даже разговаривать с ним не придется… Алек, я так понимаю, все