Дождавшись ночи, я стала стучать в дверь и кричать, что мнеплохо. Я хорошо знала, что ночью на всем нашем этаже будет дежурить всего однавертухай. Я громко орала, что умираю, и со всей силы стучала в дверь. Вертухайнаконец не выдержала и, решив узнать, что со мной случилось, открыла«кормушку».

– Врача! Врача! Врача! – Я кричала настолько громко иистерично, что чуть было не сорвала себе голос.

Как только открылась «кормушка», я притворилась, что падаюбез сознания, и закатила глаза. Увидев, что я лежу без движения, вертухай тутже открыла дверь, зашла в камеру и наклонилась ко мне. Я схватилаженщину-вертухая за волосы и притянула ее к себе. Зажатую в руке булавку яподнесла прямо к сонной артерии надзирательницы.

– Смотри, как легко зацепить СПИД! Этой булавкой я ужеуколола себя. Я протыкаю тебе сонную артерию – и все.

– Не надо, – жалобно прошептала вертухай.

– А травить меня хлоркой надо?! А в «стакане» без воздухадержать надо?! Ты же мне все легкие вытравила и всю гортань сожгла! Ты жеженщина, что ж ты, сука, так с другими женщинами поступаешь?!

Взяв приготовленную заранее кружку, которую в тюрьменазывают «фанычем», я со всей силы ударила вертухая по голове и сама поразиласьтому, какой же кружка была тяжелой. Дело в том, что для того, чтобы из неесделать гирю, я накидала туда мокрого хлебного мякиша, который застыл и сталвнешне напоминать цемент. Моя кружка превратилась в приличную гантелю. Ударом«фаныча» я оглушила вертухая. Затем среди ключей, пристегнутых карабином к еепоясу, нашла ключ от Нинкиной камеры и ключ от четвертого дворика. Запереввертухая в своей камере, я перекрестилась и принялась действовать дальше.Выбежав в коридор, я отперла Нинкину камеру и прокричала подруге:

– Пойдем!!!

– Куда? – опешила Нинка.

– На свободу! Ты же мечтала подержать на руках дочку иумереть на свободе.

– Мечтала.

– Так пойдем! Я обещала тебе исполнить твое желание, и я егоисполню.

– Но я не думала, что у тебя это получится.

– У нас все получится!

Мы бросились по коридору в сторону лестницы и, поднявшись поней наверх, выбежали на крышу и открыли дверцу четвертого дворика.

– Как же так? Из тюрьмы же нельзя сбежать, – бубниласебе под нос бегущая рядом со мной Нинка.

– Можно.

– Там же высоко и колючая проволока…

– Там есть дерево и кустарник. Колючей проволоки нет, ееменяют. Во всех двориках поменяли, а в четвертом только начали. Словно насждали.

Выбежав на территорию четвертого дворика, я с облегчениемвздохнула и поняла, что не ошиблась в расчетах: колючей проволоки действительноне было. Значит, дерево и кустарник были внизу. Нинка подсадила меня на стену,а я потом подала ей руку и резким движением затащила ее наверх. Мы взялись заруки и посмотрела вниз: до земли было метров десять.

– Когда будем прыгать вниз, предупреждаю: кричать ипривлекать внимание нельзя. Иначе мы обе пропали.

– Высоко и страшно, – затряслась испуганная Нинка.

– Оставаться в тюрьме страшнее.

Выкинув ключ от своей камеры, в которой была запертавертухай, я еще раз попросила Нинку не кричать, и мы прыгнули на раскидистоедерево.

Мы смогли! Мы это сделали! И мы не издали ни звука.Зацепившись за сучья, мы с Нинкой еле слышно застонали от боли и с ужасомувидели, что ветки под нами стали ломаться. Следующим этапом стал еще одинпрыжок вниз: каждая из нас старалась упасть на кустарник. Кустарникдействительно смягчил падение. Тем не менее я ободралась до крови, а Нинкапотеряла сознание: ей повезло меньше. Сев рядом с истекающей кровью Нинкой, ястала приводить ее в чувство, хлопать по щекам, смахивать слезы срасцарапанного до крови лица и шептать:

– Нинка, мы на свободе. Ниночка, милая, мы на свободе!Смотри, здесь воздух свежий. У меня от него даже голова кружится. Очнись,пожалуйста, у нас мало времени. Машины проезжают… Нинка, здесь люди живут.Понимаешь, живут!

Как только Нинка пришла в себя, мы вышли на дорогу иостановили первое попавшееся такси.

– Мы убежали из тюрьмы. У нас нет ни копейки. Она –мать. – Я махнула рукой в сторону Нинки. – Ей нужно увидеть ребенка.У нас мало времени. Пожалуйста, довезите нас до дома.

– Садитесь, – понимающе сказал таксист и огляделся посторонам. – Все мы под богом ходим.

Когда такси тронулось и мы с Нинкой с облегчением вздохнули,я попросила таксиста заехать на квартиру.

– Девушки, ну и как там, в тюрьме?

– Плохо, – ответили мы в один голос. – Вы толькомилиции нас не сдавайте. Мы хоть чуть-чуть свободой подышим.

– Да я что, с ума, что ли, сошел? У меня у самого сын сидит.Если бы он из тюрьмы сбежал, неужели бы его тоже кто-то милиции сдал? Мы же вселюди и всегда можем там оказаться. Вас уже, наверное, ищут.

– Ты убила вертухая или вырубила? – поинтересовалась уменя Нинка.

– Вырубила.

– Она сейчас очнется и поднимет тревогу. Затем моментальнополетят сводки в МВД и в УВД по нашему месту жительства. К поискам подключатсявсе оперативные группы Москвы и Московской области, во все отделения милициибудут разосланы наши фотографии. Все постовые и участковые получат инструкциипо задержанию. Я даже дочку на руках подержать не успею. Может, не надо к твоимродителям заезжать? Может, сразу к дочке?

– У нас есть еще время в запасе. Мне это очень надо: хочумаму за руку хоть одну секундочку подержать. Вертухай не сможет поднять такбыстро тревогу. Я заперла ее в камере, а ключ выкинула. Даже если она быстропридет в себя, то не сможет поднять тревогу, потому что не сможет выйти изкамеры. Пока вертухай до кого-нибудь докричится, пока ее найдут…

– Как же вам утром начнут завидовать другие женщины, –закурил сигарету таксист. – Сидят многие, а бегут – единицы.

– Они будут нас ненавидеть.

– Почему?

– Потому что в тюрьме после побега начинается настоящийкошмар. Усиливается режим, всех выдергивают из хат на сборку и проверяют всекамеры.

– А что такое сборка?

– Сборка – это грандиозный шмон, когда вертухаи трясутбаулы, срывают со стен простыни, которые женщины вешают, чтобы было хотьнемного уютнее. Простыни в цветочек на стене напоминают о доме. Это лучше, чемтюремные голые стены. Когда делают шмон, то разрушают хоть какой-то уют,созданный заботливой женской рукой.