Словно готовясь возвести учителя на престол, апостолы накрыли осла своими одеждами, а Иисус сел на него. Узнав, что в город возвращается тот, кто вернул Лазаря к жизни, жители Иерусалима взяли пальмовые ветви, оставшиеся после Праздника кущей, и отправились ему навстречу. К ним присоединились паломники. Дойдя до Масличной горы, толпа в исступлении воскликнула: «Осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! Osianna barrama! («Осанна в вышних!»)». Встречали ли Иисуса когда-нибудь с таким ликованием? Люди устилали дорогу своими одеждами, чтобы осел прошел по ним. Надежда на восстановление царства вновь стала ощутимой.

Иисус умышленно сделал свой вход в Иерусалим таким торжественным. Разумеется, он не стремился получить сан царя, на который намекали встречавшие его люди. Евангелист Иоанн пишет: «Ученики Его сперва не поняли этого; но когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано, и это сделали Ему». Ведь предрекал Захария: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной». Приближается кроткий и смиренный царь мира и бедняков, а не завоеватель на триумфальной колеснице. Фарисеи сокрушались о его успехе.

Иисус сделал остановку в Кедронской долине у подножия Масличной горы. Несколько греков обратились к апостолу Филиппу: «Господин! нам хочется видеть Иисуса». Филипп сказал об этом Андрею, и оба они передали это Иисусу. Тот не ответил им прямо, сказав: «Пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную. Кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет. И кто Мне служит, того почтит Отец Мой». Этот загадочный ответ значил, что как погибшее в земле пшеничное зерно, так и он сам своей смертью принесет много плода.

Очевидно, что именно после этих событий, а не после последней трапезы Иисуса произошла так называемая «агония в Гефсиманском саду». Моление в Гефсимании занимает важнейшее место в христианском вероисповедании. Гефсимания! Сколько патетических проповедей сказано, сколько драматичных повествований написано об этих мучительных минутах печали и боли! Вспомним хотя бы беспредельное отчаяние А. де Виньи в его стихотворении «Масличная гора» или, напротив, исповедь веры в «Размышлении о Тайне Христовой» Б. Паскаля. Сколько знаменитых и безвестных художников пытались изобразить эти минуты, когда Иисус позволил проявиться всей слабости своей человеческой природы! Его человеческая слабость и делает этот момент таким особенным, таким трогательным, что он пронзает болью души и христиан, и неверующих.

Иисус вошел в некий сад, обнесенный каменной стеной: Иоанн в своем Евангелии уточняет, что он с учениками сначала зашел туда, потом вышел. Этот владение называлось Гефсиманией; «Гат шманим» по-арамейски, то есть «масличный пресс». Сразу же представляется маленькое, укрытое в пещере хозяйство, где производят оливковое масло. Здесь оливковые деревья искривлены сильнее, чем на склонах: сильнее изогнуты крепкие приземистые стволы и на коре больше извилистых трещин. Иисус и его ученики знали это место. Возможно, именно здесь они иногда собирались, когда не желали ночевать в Вифании. Кому принадлежал этот закрытый сад и производство масла? Очевидно, Иоанну, тайному ученику Иисуса и будущему евангелисту. Ведь позднее на этой земле похоронят Марию, которой Иоанн даст приют в Иерусалиме.

Иисус знал, что скоро встретится лицом к лицу со страданием и смертью, что для него начинается великое испытание — эсхатологическая битва со Злом. И тут он проявляет человеческую слабость. Он горячо молится, просит своего Отца изменить свой замысел и не обрекать его на страдание, пронести мимо него горькую чашу смерти. А ведь эту самую чашу он когда-то, бросая вызов, предложил выпить вместе с ним Иоанну и Иакову, сыновьям Зеведея. Можно сказать, что отчаяние одолело его. Христианские теологи, для которых Иисус одновременно истинный человек и истинный Бог, утверждают, что в этот момент в нем говорит человеческая воля. Напротив, для Цельса этот эпизод — источник насмешливых доводов в пользу неправдоподобия христианской религии. Как это якобы Божественное существо может «взывать о помощи и рыдать; зачем Он молится о том, чтобы миновал Его страх погибельный, зачем Ему было говорить следующие слова: „Отче, если возможно, да минует чаша сия“?»Если Иисус знал, что эта драма должна произойти, почему он не сделал ничего, чтобы ее избежать?

С точки зрения истории объяснить произошедшее трудно. Однако в истинности этого эпизода нет никаких сомнений. Сложно представить себе, чтобы первые христиане придумали эту минуту слабости, когда Иисус молит Отца, чтобы тот избавил его от неизбежного конечного испытания. Попробуем разобраться в этой ситуации.

Рассказ об этом событии в синоптических Евангелиях — это конструкция, искусственно составленная из различных традиций и вырванных из контекста фраз. Матфей и Марк говорят об этом так. Взяв с собой лишь немногих избранных учеников, то есть Петра и Иакова и Иоанна, сыновей Зеведея, Иисус уходит в этот уединенный сад. Печаль и тревога охватывают его. Иисус говорит ученикам: «Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною». Затем, как говорит Лука, Иисус отошел от них «на вержение камня» (то есть на расстояние броска камня. — Ред.)[53]. Отойдя, он «пал на лице Свое», молился и говорил: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты». Вернувшись к трем ученикам, Иисус обнаружил их спящими. Он упрекает Петра за то, что у того не хватило сил пробыть без сна вместе с ним один час: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна». После этого Иисус вновь удалился. «Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя». Подойдя снова к трем ученикам, Иисус обнаружил их крепко спящими. И в третий раз он отошел от них в сторону и произнес те же слова. После этого он вернулся к Петру, Иакову и Иоанну и сказал им: «Вы все еще спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников; Встаньте, пойдем!»

В пересказе Матфея и Марка сцена Агонии противопоставлена рассказу о Преображении. Одни и те же апостолы участвуют в этих событиях, и оба раза их одолевает сон. Один рассказ должен прославить Иисуса, другой — показать его смирение и слабость. Лука описывает сцену в Гефсимании немного короче. Из его рассказа создается ощущение, что с Иисусом находились все апостолы, а не трое.

Как мы знаем, Иисус неоднократно предвещал свою скорую смерть. Есть все основания думать, что он заранее предугадывал, как именно умрет. Если это так, то можно понять, какая мучительная тоска охватывала все его существо при мысли о распятии. По мнению теологов, Иисуса еще больше волновала мысль о грядущем великом испытании, о страшной битве, от которой зависит судьба мира. Ах! пусть минет меня сия чаша! Ах! избавь меня от такой смерти! Разве всемогущий Отец не в силах явить свое Царство без этого ужасного испытания? Но сразу после своей безутешной молитвы Иисус вверил себя воле Отца.