Агнесса, конечно, не возражала против присутствия Маринки. Она была очень радостная, постоянно смеялась и светилась счастьем. Приведи мы с собой еще с десяток девочек, Агнесса бы, наверное, и слова не сказала.

– А почему ты заплаканная? – спросила она Маринку.

– Страдает, – объяснили мы хором.

– Сейчас мы ее утешим, – сказала Агнесса и повела нас к себе в комнату. Там она усадила нас на диван и открыла коробку конфет, которую мы с собой принесли.

– Угощайтесь, сейчас вам еще лимонаду принесу.

– Вот повезло, – переглянулись мы и взяли каждая по конфете. Маринка взяла две, но мы на нее грозно цыкнули, и она виновато положила одну обратно.

– Это я от переживаний, – пробубнила она.

Потом пришла портниха, принесла платье Агнессы, и мы, затаив дыхание, ждали, пока она его достанет из большого пакета.

– Красота-то какаааая, – выдохнули мы, когда портниха развернула свадебный наряд. Это было платье нашей мечты. Белое, легкое, с вышитым бисером корсетом, прозрачными рукавами-бабочками и пышной, словно пенной, юбкой. Когда Агнесса его надела, мы разинули рты. Такой красивой мы ее еще никогда не видели.

– Доченька моя, – заплакала мама Агнессы, тетя Нина, – какая ты у меня красивая!

– И такая счастливая, – завертелась в платье Агнесса. Она встала на цыпочки и стала кружиться вокруг себя. Мы любовались ее изящными ножками и впервые в жизни стали смутно понимать, сколько силы таится в хрупкой женской красоте.

– А-а-а-а-а-ааааа, – вдруг разрыдалась Маринка, – не хочууууууу!!!!!!!

– Чего не хочешь? – всполошились все. – Ну что такое с тобой происходит?

Агнесса перестала вертеться, пощупала лоб Маринки и уложила ее на диван.

– Может, ребенку успокоительное дать? – повернулась она к матери.

– Не надо мне успокоительного, – вскочила Маринка, – пойдем отсюда, девочки.

Мы попрощались и вышли на улицу.

– Переволновалась, бедненькая, – долетел до нас шепот портнихи.

До Маниного дома было рукой подать, и мы направились прямиком туда. Маринка села на скамейку под тутовым деревом, обняла ноги руками, спрятала лицо в колени и через плач, заикаясь, зашептала:

– Девочки, сил моих нет больше молчать. Сейчас вам расскажу. Знаете, что будет с Агнессой, когда она замуж выйдет?

– Что будет? – наклонились мы к ней.

– Она ляжет в постель со своим мужем, и он… и он… и он…

– Чего и он?

– И он… по-пи-са-ет на нееооооо!!!!!!! – забилась в истерике Маринка.

– Чегооооо????????? – вылупились мы.

– Ну, мне это Ритка по секрету сказала. Говорит – знаешь, откуда дети берутся? Я говорю – знаю, из живота мамы. А она говорит – знаешь, как они туда попадают? Я говорю – нет. А она говорит – для этого нужно, чтобы муж обнял жену и пописал на нее.

– Фууууууууууу, – закричали мы, – ужас какой, ужас какой! Фуууууууууу!!!!!

– Да врет эта твоя Ритка, – рассердилась Каринка, – врет она все, она же вруша!

– Я тоже так думала, поэтому пришла домой и спросила брата. А брат сначала посмеялся, а потом говорит – ну, в принципе, все пра-виль-ноооо!!!!!!!!!! А он же запретную книгу бакачи читал, он всеоооо знаееееет!

Мы с Манькой подумали и тоже заголосили.

– Дуры, – прокомментировала ситуацию Каринка.

– Что это за всемирный съезд плакальщиц? – раздался из кухонного окна голос Ба.

Мы обернулись. Маринка, как была вся зареванная, с задранными на скамеечку ногами и размазанными по лицу соплями, так и замерла. Потому что все дети нашего городка очень боялись Ба.

– Ну, у Мани, конечно, бабушка ваще грозная, – качали они головами, и при виде куда-то спешащей Ба быстренько переходили на другую сторону улицы. У всех в памяти еще жива была история, которая приключилась с мальчиком Рудиком. Рудик имел несчастье куда-то ехать на самокате, разогнался, отвлекся и врезался в Ба. Прямо в ту ее ногу, на которой были больные вены. Вот. А потом родители Рудика собирали по городу запчасти самоката, который разъяренная Ба мигом разобрала на щепки. Собрать самокат обратно они не смогли, но и к Ба идти с разборками побоялись. И остался Рудик без самоката на веки вечные.

Поэтому, когда Ба выглянула в кухонное окно, Маринка тут же попыталась превратиться в каменную статую. Любую другую бабушку, наверное, можно было провести таким приемом, но только не Ба. Ба высунулась в окно по самый пояс и сверлила нас своим фирменным взглядом из-под насупленных бровей. Мы вспотели. Рассказывать ей о том, что мы узнали у Маринки, было смерти подобно. С другой стороны, мы не были уверены, что она ничего не слышала. А врать Ба мы тоже не могли, потому что больнее всего нам попадало именно тогда, когда она ловила нас на лжи. Поэтому мы молчали, как воды в рот набрали, и только изредка осторожно выдыхали.

– Я долго буду ждать? – прогрохотала Ба.

– Это, – решилась Манька, – Ба, а ты знаешь Маринку?

– Ближе к делу, а то у меня там ореховое варенье на плите стоит, – отрезала Ба, – и если оно подгорит, то вам тогда точно несдобровать!

Маринка издала что-то вроде мемеканья и попыталась упасть в обморок.

И тогда Каринка решилась. Она была самой храброй девочкой в нашем коллективе и в безвыходных ситуациях ответственность всегда брала на себя.

Вот и сейчас сестра отважно шагнула вперед и прочистила горло:

– Ба, тут такое дело. Ритка из тридцать пятой сказала Маринке из тридцать восьмой, а ее брат сказал, что это так!

Мы скорбно закивали головами.

Казалось, Ба задумалась всеми своими выступающими из окна частями тела. Если кому-то когда-нибудь удавалось сбить ее с толку, то это был именно тот случай. Потом она хмыкнула и сказала:

– Стойте там, я сейчас отставлю варенье.

И исчезла в окне.

Маринка громко икнула.

– Пойдем отсюда.

– Ты с ума сошла, – зашипели мы, – сиди на месте, а то потом хуже будет.

Через минуту Ба вышла во двор. Мы расступились полумесяцем, Маринка сделала попытку подняться, но ноги подкосились, и она, нащупав попой скамейку, снова села.

– Еще раз и с самого начала, – потребовала Ба.

– Так я же уже все сказала, – развела руками Каринка.

– Значит, не все, раз я тут, – не дрогнула Ба.

И нам пришлось, набрав в легкие побольше воздуха, рассказать все про Ритку, бакачу, Маринку, ее брата и откуда берутся дети. Когда мы сказали про пописать, Ба сначала рассмеялась, потом рассердилась, потом собрала наши уши в кулак и повела через город на квартиру к Ритке – разбираться с ее родителями. Люди уважительно расступались перед нашей скорбной процессией. Мы безропотно следовали за Ба на полусогнутых, потому что понимали: шаг вправо или влево – и ты уже на веки вечные останешься без уха. Или без скальпа.