Он разозлился и сглотнул, сдерживая себя.

– Ну, порви и выкинь в шахту… если охота. – Подождал, гадая, в каком смысле она качает головой. Растерянность? Отказ? – Я бы на твоем месте оставил.

– Эй, это чего? – Бобби влетел на всех парах – Шкедт подумал, он сейчас прорвет плакат, как клоун – бумажный круг.

Джун схлопнула края листа.

– Фотография! – Белый оборот смялся о ее бедра.

– А на фотографии чего?

– Тебе такое не интересно.

– В чулане нашел? – спросил Бобби у Шкедта, шагнув дальше. – Голая тетка, небось. Голых теток я уже в школе видал.

Джун цыкнула:

– Кончай, а?

– Сама кончай. Дай позырить.

– Не дам. – Джун попыталась скатать бумагу. Бобби вытянул шею, и она резко развернулась. – Не твое!

– Да не больно-то и хотелось на твоих голых старух пялиться. Шкедт, ты тут ничего так подчистил. Мы всё потащим сюда?

– Ага.

– У нас дома тьма-тьмущая вещей, – усомнился Бобби.

– Справимся.

Джун скатала помятый плакат, подобрала журналы и пошла по коридору в глубину квартиры.

– Я позырю, когда тебя не будет! – крикнул Бобби.

В конце коридора грохнула дверь.

– Ну хватит, – сказал Шкедт. – Отцепись от сестры. Пошли вниз, мебель будем носить.

– Коне-ечно! – посетовал Бобби, но двинулся к выходу. – Она бы наябедничала, если б застукала с фоткой голой тетки меня.

Они вышли из квартиры.

– Если наябедничаешь, – сказал Шкедт, – фотографию заберут, и ты ее вообще не увидишь.

– А там правда голая тетка? – удивился Бобби.

– Нет. Неправда. – Шкедт вызвал лифт.

– А что там?

– Голый мужик.

– Ой, да ладно! – Двери лифта раздвинулись, и Бобби, засмеявшись, шагнул вперед.

– Пацан, эй! Не туда! – Шкедт цапнул его за плечо.

Зашелестел ветер.

– Ой блин! – Бобби попятился, отдернул плечо. – Эй, я чуть не!.. – И потряс головой.

– Ты бы под ноги-то смотрел. Пошли.

Они шагнули в другой лифт.

Дверь натянула на них темноту.

Бобби, еще задыхаясь, нажал «17».

– Джун всегда на тебя ябедничает?

– Еще как… ну, не всегда.

– А в последний раз на что не наябедничала?

– А тебе-то что?

– Просто любопытно.

Двери открылись. Возникший из темноты Бобби ладонью обхватывал окованное запястье и гладил неровные бусины.

* * *

– Прямо не знаю, – объявила миссис Ричардс, когда они вошли, – что сначала тащить – крупное или мелочи. Я как-то не очень хорошо обдумала. Мне казалось, раз мы переезжаем внутри дома, все будет просто.

– Я хочу свою старую комнату!

– Это как, голубчик? Мы переезжаем в новую квартиру.

– Она такая же; только наоборот. И голубая. Я хочу свою старую комнату.

– Ну конечно, голубчик. А ты думаешь, какая тебе достанется?

– Хотел, чтобы точно. – Бобби удалился по коридору. – Пойду вещи соберу.

– Спасибо, голубчик.

– Я начну с дивана и кроватей, миссис Ричардс. С ними сложнее всего; но как их поднимем, вы уже, считайте, и переехали, да?

– Хорошо. Но они же огромные!

– Я их разберу. Молоток и отвертка есть?

– Ну хорошо. Раз их надо тащить наверх, значит деваться некуда. Мне просто неудобно, что я так плохо все подготовила. Так, отвертка. И молоток. Вы точно сможете их потом собрать?

Когда он вернулся из кухни с инструментами, миссис Ричардс снимала постельное белье.

– Видите, мэм, – объяснил Шкедт, убирая матрас, – у больших кроватей рамы просто снимаются со спинок.

И однако, взявшись за работу, понял, что разобрать, перенести и снова собрать пять полноразмерных кроватей – это минимум два часа.

* * *

Он трудился уже час и тут (миссис Ричардс уже не раз поднялась и спустилась) услышал в гостиной голоса Джун и Бобби. Отложил отвертку, как раз когда Бобби сказал:

– Ты не наябедничала про это… и про Эдди; я не наябедничаю про твою фотку.

Шкедт вышел из спальни и встал под дверью гостиной.

Джун, спиной к нему, сунула руку в сервант. Под пальцами загремели приборы. Она обернулась с букетами тяжелых ложек и вилок в руках.

– Но все равно, – продолжал Бобби, стоявший у книжного шкафа, – зря ты свою сняла. – «Это» и «свою», очевидно, означали оптическую цепь у него на запястье; он предъявил руку сестре. – Эдди снял, и ты же помнишь, что было.

– Я просто испугалась, – парировала Джун. – Из-за остального. Если б ты ее у Эдди не украл, он бы тогда не…

– Я не крал!

– Он же ее тебе не дарил, правда?

– Я не крал, – заупрямился Бобби. – Если будешь говорить, что украл, я им скажу про твою грязную фотку…

– Она не грязная!

– Еще бы не грязная; была б не грязная, ты бы показала.

– Эй, – сказал Шкедт.

Дети обернулись.

– Эдди – это же ваш брат? А что с ним приключилось?

Они переглянулись.

Приборы снова зазвякали.

Бобби ладонью прикрыл бусины на запястье.

– Ладно, – сказал Шкедт. – И впрямь не мое дело.

– Ушел, – сказала Джун.

– Сбежал из дома, – сказал Бобби. – Но…

– …пару раз возвращался, – сказала Джун. – И творил что-то страшное. Маме было бы полегче, если б он не приходил вот так.

– Папа сказал, что убьет Эдди, если он опять вот так вернется…

– Бобби!

– Ну правда же. А мама закричала…

– Короче, не мое дело, – подытожил Шкедт. – Перенесем все из кухни, и ваша мать может готовить ужин… в новой квартире. – Прозвучало на редкость тупо. Интересно, где сейчас Эдди…

– Мы не знаем, – сказал Бобби (как-то раз в психбольнице такое выкинул один человек, и Шкедт потом десять часов верил, что остальные пациенты читают его мысли), – где сейчас Эдди. Он говорил, что поедет в другой город. Я хотел с ним. Но струсил.

Джун все сильнее конфузилась.

– Так, – сказал Шкедт, – тащи приборы. Бобби, займись книгами. Когда ваш отец вернется, нам останутся только ковры.

Почти все разобранное он выволок из квартиры, пару раз про себя отметив, что, вероятно, гром, грохот и скрежет вызывают не меньше смятения в обиталище Тринадцати, чем беготня по коридорам и стук в двери – у Ричардсов.