Тиффани ждала. Летиция сидела позади неё и в кои-то веки безмолвствовала. Ещё как безмолвствовала. Безмолвия было столько, что оно просто оглушало.

Тиффани, чтобы убить время, глядела по сторонам. Солнце ещё не поднялось над горизонтом, но тут и там над трубами курился дым. Деревенские женщины вроде как состязались друг с другом: кто раньше других растопит кухонный очаг. Надо же показать себя хорошей хозяйкой! Тиффани вздохнула. С метлой всегда так: когда ты на ней летишь, то смотришь на людей сверху вниз. И ничего тут не поделаешь, сколько ни старайся. Люди кажутся просто мельтешащими точками. А вот когда ты начинаешь ещё и думать так же, пора тебе пообщаться с другими ведьмами, чтобы голова на место встала. «Не должно ведьме быть одной», — гласит пословица. Это не столько совет, сколько требование.

Позади неё Летиция проговорила:

— Почему ты не злишься на меня ещё сильнее?

Судя по голосу, прежде чем нарушить молчание, девушка тщательно взвесила каждое слово.

— О чём ты?

— Сама знаешь! После всего, что я натворила! Ты так ужасно… добра!

Тиффани порадовалась тому, что девушка не видит её лица, а заодно и тому, что сама она не видит лица Летиции.

— Ведьмы злятся редко. Криком и бранью ничего не добьёшься.

Помолчав, Летиция промолвила:

— Если это правда, тогда, наверное, ведьмы из меня не выйдет. Я порой страшно злюсь про себя.

— О, про себя я злюсь то и дело, — заверила Тиффани. — Но я откладываю эту злость до лучших времён, чтобы употребить с пользой. Такова суть ведьмовства — и волшебства, если на то пошло. Магию мы стараемся не применять, а если и применяем, то обычно на себе самих. Смотри, вот уже и замок, я тебя высажу на крыше, и, если честно, мечтаю проверить, уютно ли спится на соломе.

— Послушай, мне очень, очень…

— Я знаю. Ты уже говорила. Я на тебя не в обиде, но тебе придётся самой расхлёбывать ту кашу, которую ты заварила. И это тоже — часть ведьмовства. — А про себя Тиффани добавила: «Кому и знать, как не мне!»

Соломенная постель оказалась очень даже удобной; в хижинах обычно лишних комнат нет, так что ведьме, которая явилась по делу, например принимать роды, очень повезёт, если её уложат в хлеву. Не то слово как повезёт. Там и пахнет лучше, чем в доме, и не одна только Тиффани считала, что тёплое, благоухающее травой коровье дыхание — само по себе лекарство.

А тюремные козы ничуть не хуже. Они по десятому разу безмятежно пережёвывали свой ужин и не сводили с гостьи многозначительного взгляда, точно ожидали, что она того гляди начнёт показывать фокусы или споёт и спляшет.

Последнее, о чём Тиффани подумала, засыпая, — это о том, что кто-то задал козам корм и, значит, наверняка заметил, что в темнице недостаёт узницы, одной штуки. В таком случае ей грозят новые неприятности; ну да сколько ещё неприятностей может на неё обрушиться? Вряд ли так уж и много, решила она, потому что когда проснулась час спустя, то обнаружила: кто-то накрыл её во сне одеялом. Да что происходит-то?

Загадка разъяснилась, когда появился Престон, неся на подносе яичницу с ветчиной, слегка приправленную кофе, потому что на длинной каменной лестнице кофе расплескался.

— Его светлость шлёт тебе свои наилучшие пожелания и извинения, — усмехнулся Престон, — и мне велено сообщить тебе, что, если захочешь, он велит приготовить для тебя горячую ванну в чёрно-белой комнате. А когда будешь готова, барон… новый барон хотел бы переговорить с тобой в своём кабинете.

Ванна — это чудесно, но Тиффани знала, что на ванну времени у неё просто нет. Кроме того, даже для ванны, наполненной далеко не доверху, бедные горничные должны втащить несколько тяжёлых вёдер вверх по четырём или пяти пролётам каменной лестницы. Нет, без ванны она обойдётся: ополоснётся по-быстрому из умывальника, как только возможность представится[30]. А вот съесть яичницу с ветчиной она всегда готова. Подбирая с тарелки остатки, девушка мысленно взяла на заметку: если сегодня — её день, который проходит под девизом «будьте милы с Тиффани», надо будет чуть позже спросить насчёт добавки.

Ведьмы любят ковать благодарность, пока горячо. А то ведь спустя день-другой люди становятся немного забывчивыми. Престон не сводил с Тиффани глаз (судя по выражению его лица, ему самому на завтрак досталась лишь подсоленная овсянка), а когда она доела, осторожно напомнил:

— А теперь ты заглянешь к барону?

«Он за меня тревожится», — подумала Тиффани. А вслух сказала:

— Сначала я бы хотела заглянуть к старому барону.

— Но он же мёртв, — обеспокоенно напомнил Престон.

— Ну, это хоть как-то успокаивает, — откликнулась Тиффани. — Представляешь, какой конфуз вышел бы, если б он взял да ожил. — Девушка улыбнулась его замешательству. — Завтра — похороны, поэтому мне следует зайти к нему сегодня, Престон, причём прямо сейчас. Ладно? Прямо сейчас старый барон важнее его сына.

Шагая к усыпальнице, Тиффани ощущала на себе любопытные взгляды. Престону, чтобы не отстать от неё, приходилось почти бежать, громыхая сапогами по длинной лестнице. Она не могла не посочувствовать стражнику — он всегда держался с ней уважительно и по-доброму, — но пусть никто и думать не смеет, будто её ведут куда-то под конвоем. Хватит такого! Люди смотрели на неё скорее испуганно, нежели злобно, но добрый ли это знак, Тиффани не знала.

На последней ступеньке девушка перевела дух. Пахло там, как обычно пахнет в усыпальницах: стылой сыростью и немного картошкой. Тиффани улыбнулась краем губ, словно поздравляя саму себя. Барон мирно лежал, скрестив на груди руки, в той же позе, в какой она его оставила, и казался спящим.

— Люди решили, я тут ведьмовством занималась, так, Престон? — спросила она.

— Ходили слухи, что да, госпожа.

— Что ж, так оно и было. Бабушка учила тебя, как позаботиться о мёртвых, верно? Ты и без меня знаешь: мёртвому не след задерживаться в земле живых. Погода стоит тёплая, а лето было жарким, и камни, обычно ледяные словно могила, не остыли как надо. Так что, Престон, ступай принеси мне два ведра воды, будь так добр. — Стражник умчался, а она тихонько присела на край каменной плиты.

Земля, и соль, и две монеты для перевозчика — всё то, что ты отдаёшь мёртвым, а потом бдишь и прислушиваешься, точно мать у колыбели новорождённого младенца…

Престон вернулся с двумя огромными вёдрами, и, как с удовольствием отметила Тиффани, воду он почти не расплескал. Юноша быстро поставил вёдра на пол и повернулся, чтобы уйти.