— А если… Верд, они ведь за нами от самых Храмовников идут… Нет, ещё раньше! Дома оглоеды были…

Дурная! Вот же в самом деле наивная дурёха! Вместо того, чтобы сотрясать воздух, Верд тяжело вздохнул, отставил сласти и обнял девушку. Прижал так сильно, как только мог себе позволить, чтобы случайно не оставить синяки на хрупких плечах, вдохнул сладкий морозных запах её волос. Неужто она и правда считает, что может накликать беду? Что не из него, дурака, паршивый охранник вышел, а она слишком опасна для друзей? Неужто эта нежная, добрая, доверчивая девочка станет винить себя, если вдруг… когда. Когда что-нибудь случится. Ведь когда-нибудь что-то случится обязательно. «Что-то» всегда случается…

— Скоро ты будешь в безопасности, колдунья, — он зарылся в белоснежные волосы, надеясь заполниться целиком этим запахом, запомнить его навсегда. Чтобы оживлять мысленным взором, когда Таллы не окажется рядом.

Но она, вместо того чтобы расслабиться, лишь сильнее напряглась.

— Скоро?

Верд промолчал. Хотел кивнуть, но вместо этого лишь потёрся подбородком о её макушку.

— Верд? — потребовала ответа девушка.

Санторий предупреждающе округлил глаза. Он-то, в отличие от Таллы, сидел рядом и лицо наёмника прекрасно видел. И лицо это выражало то самое упрямство, за которое, будучи солдатом, Верд много раз отхватывал от старших.

Талла уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь освободиться, но охотник не пустил, стискивая узкие плечи и не давая девчонке шелохнуться, точно прощался.

— Скоро всё закончится, — вместо слов получился хрип, и наёмник очень надеялся, что Талла примет его за шёпот. — Скоро ты окажешься там, где тебе ничто не грозит, обещаю. Я отвезу тебя…

Она всё-таки вырвалась. И изо всех своих смешных сил ударила его кулачком.

— Скажи, что я не поняла тебя, — попросила она, — скажи, что ты имел в виду не то, что я услышала. Пожалуйста.

Верд непоколебимо сжал губы.

— Друг мой, ты же не хочешь продать нашу колдунью? — осторожно начал Санни.

— «Нашу»? — наёмник резко обернулся, заставив служителя поспешно скользнуть на дальний край лавки. — С каких это пор колдунья — «наша»? Она моя, Санни.

Талла насела с другой стороны, с трудом сдерживаясь, и лишь искрами в синих глазах выдавая негодование. Она погладила его по колену, соглашаясь:

— Твоя. Поэтому я никуда от тебя не денусь.

Верд резко поднялся. Неужто они и правда решили, что переспорят его, как кудахчущие курицы?

— Не ты ли со слезами вспоминала мать, колдунья? Не ты ли хотела семью?

— Но вы — моя семья!

— Нет, мы — опасность. Мы — вечная гонка и кошмары, которые видятся тебе во сне уже больше седмицы. Останешься со мной, — и они не исчезнут никогда. Ты этого хочешь, дурная? Хочешь научиться убивать и равнодушно падать каждую ночь в кошмар с сотней убитых тобою людей?

— Но я не собиралась…

— А придётся! Тебе придётся убивать, иначе убьют тебя! — Верд вышел из-за стола, собираясь отправиться спать, но передумал, развернулся, склонился к ней, заглядывая в огромные удивлённые и обиженные глаза, сдерживаясь, как только возможно, чтобы не прильнуть к губам, утешая, не пообещать всё, чего дурная пожелает. — Я не смогу защищать тебя вечно, тебе придётся научиться этому самой! Спасаться от идиотов вроде тех, что встретились сегодня, от солдат… Король ненавидит таких, как ты. Помнишь Дараю? Он нашёл её, хотел казнить, хотя у этой колдуньи был защитник куда могущественнее, чем я!

— Дараю тоже нашли. Нас нигде не спрячешь, — девчонка не плакала. Сидела, безвольно опустив руки, сгорбившись, точно исчезла поддерживающая её сила.

— А тебя я отвезу к тому, кто куда сильнее, чем Хорь. Поверь, колдунья, эта женщина… Тот, кто хочет видеть тебя… Тебе будет там хорошо! Я обещаю. И не реви, — Талла возмущённо вскинулась: она и не собиралась реветь! Наёмник продолжал: — Нету в этом большой беды! Нам даже может быть разрешат видеться…

Она мазнула рукавами по столешнице, едва не скинув на пол драгоценный коробок. Санторий удержал в последний миг.

— «Может быть»?! Нам «может быть» разрешат видеться?! Ты слышишь себя, Верд?! Ты собираешься отдать меня в рабство?!

— Я ни разу не сказал, что не собираюсь этого делать, — жёстко отрезал он. — И разве ты сама не говорила, что тебе всё равно? Разве ты не пошла со мной добровольно?!

Она вышла к нему, медленно, величаво и гордо. Не как наивная крикливая девчонка, а как женщина, способная пережить предательство. Стала лицом к лицу, так близко, что Верд ощущал дыхание, видел, как бешено вздымается её грудь под слишком грубой рубашкой.

— Тогда мне и было всё равно. Тогда у меня не было выбора. Но хватит! Теперь, — она сильно ткнула мужчину пальцем в грудь, заставляя отступить на шаг, — я хочу свой выбор назад. Мне больше не всё равно, слышишь!

Он поймал тонкие запястья, бережно сжал, не давая девчонке царапаться, но и не слишком сильно, чтобы не навредить. За спиной колдуньи приподнялся и снова плюхнулся на зад Санторий: его-то точно никто не спрашивал… Он бездумно одну за другой кидал в рот конфетки и думал, что чавкает неслышно.

Верд выждал, пока Талла перестанет метаться, ослабнет, повиснет на его руках.

— Твой выбор теперь мой. Я решил за двоих, дурная. Тебе не понять, ты молода и…

— Глупа?

— Ты молода, колдунья. Тебе невдомёк, что я забочусь… Нет выбора, который бы устроил нас обоих. Если мы сбежим вместе, это будет хорошо. Эгоистично и глупо, но хорошо. Для меня. Но поступить надо правильно. Правильно для тебя. Ты будешь в безопасности, с теми, кто тебя любит. Честное слово, тебя будут любить там! Клянусь всеми Богами!

— Их всего трое… — вставил Санни.

— Всеми тремя, — кивнул охотник. — Санни, оставь сласти в покое!

— Пусть ест, — равнодушно мотнула косой дурная, но тут же оглянулась на воодушевлённого служителя и уточнила: — Эй! Ну не всё-то! — Она забилась, точно попавшая в силок птица, затрепыхалась, силясь вырваться, а потом расслабилась, дождалась, пока наёмник отпустит. Тихо спросила: — Клянёшься?

— Клянусь.

Наверное, ей хотелось дать лгуну пощёчину. Верд заслужил её, он надеялся, что получит. Боль успокоила бы, помогла выдавить наружу то, что глодало его сердце. Но колдунья опустила руки, молча отошла к очагу и долго-долго смотрела в огонь. Когда отвар, наконец, настоялся, она так же молча вернулась к мужчинам, раздала кружки, над которыми вился крепкий, густой пар и только тут подала голос, горько улыбаясь:

— Знаешь, я ведь не просто так пошла с тобой. Тогда, в деревне, я понимала, что зима будет голодной. Что обвинят в этом меня, что, скорее всего, сдадут королю. Ходили слухи… И я хотела сбежать, вот только… Мне требовался охранник. Я бы дошла с тобой до ближайшего города и удрала. С Бореем, например. Ну чем я не нянька? Только, когда это случилось, я уже не захотела покидать тебя. Жаль, что это не взаимно.