Князь не стал отправлять кого-то искать икону, да и об отъезде сына тоже не жалел, то ли был готов к этому, то ли просто знал.

Андрею не удалось довезти икону до своего любимого Владимира, хотя его никто не догонял. Не «пожелала» сама икона. В нескольких верстах от города лошади, везущие драгоценный груз, вдруг встали и двигаться дальше не хотели ни в какую. Князь решил, что это знак, велел заложить новую церковь, а потом и новое село выросло, его любимое Боголюбово.

Сделал он и еще одно дело, о котором все говорили с отцом, да недосуг было – поставил в Москове крепость изрядную, чтоб уж городом было бывшее Кучково, а не городишком. Но то ли память об убитом тесте покоя не давала, то ли еще что, только Андрей не жаловал Москов, это позже город станет столицей нового княжества, а потом и всей Руси, и России.

С отцом они действительно больше не виделись. Бояре недолго терпели князя, при котором не было возможности воровать. Созрел заговор.

Снова в Киеве весна, снова все цвело, благоухало, звенело, пищало, кричало, радовалось жизни. Яркое солнце в чистом синем небе, свежий ветерок, такая же яркая зелень листвы и травы. Хорошо так, что хотелось раскинуть руки и кричать от радости. Или вообще полететь с кручи над Днепром, как птица.

Но и в такое благостное время ни Ростислав Мстиславич, ни Давыдовичи не забыли о Долгоруком, которого надо выгнать из Киева. От Владимира-Волынского к Киеву выступил сын князя Изяслава Мстислав Изяславич. После смерти отца он не оставил надежды когда-нибудь сесть на Киевском престоле. Не терял такой надежды и Изяслав Давыдович. А еще смоленский князь Ростислав, уже побывавший в Киеве, жаждал вернуться, если не сам, то хоть сына посадить.

Снова Мстиславичи объединились против Мономашича и готовы были помогать даже Давыдовичам, только бы убрать сына Мономаха из Киева.

Услышав об этом, Юрий Владимирович вдруг поморщился:

– Не успеют, раньше помру.

Княгиня испугалась:

– О чем ты?! Не болен ведь?

– Убьют, – спокойно ответил муж.

– Слышал что, знаешь?

– Уж очень настойчиво на пир звали.

– Не ходи! – вцепилась в его рукав Ольга. – Не пущу!

– Что ты? Ежели решат убить, так разве тем, что дома останешься, спастись можно? Андрей вовремя уехал, с собой все звал. Надо было вас с ним отправить.

– Да ведь он удрал тайно.

– Тайно? Не-ет… был, советовался, икону просил. Ольга, ежели со мной что, защиту сразу у митрополита Константина ищи или у ромеев, их не тронут.

И все же он отправился на этот пир, но прежде даже помолился и едва ли не исповедался.

В тот день не было праздника, потому и странно, что Петрила уж так настаивал. За столами только свои, кому доверял, но все равно Юрий ждал. Ждал, что ворвутся, пустят в ход мечи, ножи, что просвистит стрела… А чтобы не было заметно этого ожидания, веселился и пил больше обычного, особенно свое любимое просяное пиво. Многие не понимали этого пристрастия князя. Великий князь мог бы и ромейские вина пить, а он все точно смерд – просяное пиво.

Столы ломились от яств, ничего не пожалел для дорогих гостей осмянник Петрила. Да и как жалеть, если все его благополучие зависит от того, будет ли и дальше собирать дань Петрила или князь другого осмянника найдет. Но Петрила хитрый, он уже стольких князей пересидел, как в Киеве новый князь, осмянник и вперед не лезет, и рядом в нужное время оказывается, вроде все про Киев и знает, к чему менять такого человека?

Не поменял и Юрий, ни в первый раз, ни во второй, ни вот теперь. Не поменял, хотя прекрасно знал, что Петрила не просто Изяславу служил, а его доверенным человеком был. Но теперь уж что, Изяслава в живых нет, если и предавать, то ради кого? Юрию Владимировичу очень не хотелось задумываться над такими вопросами, он во всем полагался на волю Божью, коли Господь не убережет, то никто этого сделать не сможет.

Потому и ходил всюду без охраны, и на пирах вон тоже не осторожничал. Конечно, не успокоился Ростислав Мстиславич, хотя и сидел в Смоленске, но Киев из виду не упускал. Но Ростислав совсем недавно бит, небось еще не забыл урока?

Были еще Давыдовичи, но у тех сил куда меньше. Разве что все вместе объединятся? Кто еще мог к ним примкнуть? Наверное, Мстислав Изяславич, сын самого главного соперника Юрия, Изяслава, с которым столько лет потратили на вражду. Этот может, весь в отца нравом, сам спокойно жить не будет и другим не даст.

Но размышлять о племянниках и вообще об опасности в прекрасный весенний вечер, да еще и за пиршественным столом, не хотелось вовсе, потому Юрий пил вместе со всеми, правда, свое пиво, много ел, пел песни и смеялся. Ничего, мы еще поживем! Если не убьют…

Кузьма, которого княгиня попросила особо приглядеть за мужем, зорко всматривался в каждого входящего, но ничего необычного не заметил. Он стоял рядом с Юрием Владимировичем, готовый отбить любое нападение, собой заслонить князя от стрелы. Но не было ни мечей, ни ножей, ни стрел. Решив, что князю просто показалось, Кузьма чуть успокоился.

А вот когда возвращались, Юрию Владимировичу вдруг стало тошнехонько, выворачивало бедолаге нутро, аж побелел весь. Когда Кузьма кинулся на помощь, князь прохрипел ему почти на ухо:

– Это конец. Все…

Но это еще оказался не конец, Юрий Владимирович мучился еще пять дней, весь почернел, хрипел, никого не узнавая.

И в среду вечером, 15 мая 1157 года, Юрия Владимировича Долгорукого не стало. А уже в четверг утром его похоронили в Спасо-Преображенской церкви, хотя уверенности, что именно там, нет. Слишком уж торопились похоронить своего князя, точно он мертвый мог помешать еще в чем-то.

Есть версия, что и вовсе вынесли вон из Киева и закопали почти в чистом поле, чтобы могила затерялась.

Может, и так, потому что останки, считавшиеся его останками, едва ли принадлежат Долгорукому, рост не тот и телосложение – тоже. Неужели действительно вынесли прочь, но только не для того, чтобы выбросить, а чтобы скрыть, чтобы не разорили могилу? Лучше тайная да целая, чем на виду и разоренная.

Просто уже в тот же день в Киеве, как и говорил князь Юрий, начались погромы, разорили его двор и множество дворов верно служивших князю суздальцев. А через три дня у Киева уже был другой князь – Изяслав Давыдович, которому память о Мономашиче оказалась вовсе ни к чему.

Закончилась земная жизнь Юрия Владимировича, столько лет и сил положившего на то, чтобы стать киевским князем, прозванного за эту страсть Долгоруким. Но для потомков он остался прежде всего основателем Москвы, а еще созидателем на земле Суздальской. Кто знает, будь Юрий Долгорукий иным, как сложилась бы судьба Залесья, не было бы оно булгарским? Может, главная заслуга Юрия Долгорукого даже не в основании Москвы, а в том, что уберег Залесье, заселил, поднял, поставил множество городов, сделал сильным?

Но памятник ему все же стоит как основателю Москвы.