Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Двадцать лет. Со школы кантонистов. Служил всегда писарем, так как был грамотным и имел хороший почерк. Все кантонисты выпускались грамотными. Гражданство получил вместе с отставкой и был принят на гражданскую службу в Департамент юстиции Ольмюцкого королевства. Оттуда был переведен в секретари военного суда. Затем в архив. По выделении с началом этой войны военно-полевого суда в отдельную структуру переведен в него архивариусом. Затем уже сюда в прошлом году. Письмоводитель, делопроизводитель и архивариус одновременно. Всего лишь за полуторный оклад.
А ничего он так держится, спокойно. Хотя лет ему, пожалуй, за полтинник будет. Щетина на челюсти почти седая. Деньги любит, но не так сильно, чтобы за них продать.
— Что-то вы очень спокойны, господин Громмель, хотя уже догадались, что власть переменилась, — покачал я головой, удивляясь его выдержке.
— А чего мне беспокоиться? Власть тут уже не раз менялась, но какая бы власть ни была, без писаря и опытного делопроизводителя она не обойдется. Мое дело техническое, господин фельдфебель.
— Называйте меня «господин комиссар».
— Как вам будет угодно, господин комиссар.
— Я вас правильно понял, господин Громмель, что вы лояльны к любой власти? Это принцип?
— При условии, что эта власть законна, господин комиссар.
— А если вашими подопечными окажутся бывшие ваши начальники?
— Это не моя прерогатива, господин комиссар, кто и кого сажает в камеру. Мое дело вести протокол и правильно его подшить в дело. Главное, чтобы все было по закону. И соблюдалась утвержденная процедура. Я свое дело выполняю всегда добросовестно.
Я дал ему ознакомиться с указом короля о создании ЧК и рескриптом о своем назначении ее комиссаром. И с приказом об аресте офицеров контрразведки за пособничество врагу.
— Признаете мою власть законной, господин Громмель?
— Не буду отрицать очевидного, — ответил он.
Я встал, положил его связку ключей в карман и предложил:
— Пойдемте.
— Куда, господин комиссар? — В глазах канцеляриста впервые блеснуло что-то тревожное, особенно после того, как я, сняв с вешалки кобуру, уложил в нее пистолет.
Ох как часто я жалею о своей летной кожанке из моего мира, когда застегиваю это творение местных скорняков. Да вот засада — там застежка «молния», повторить которую мне никак не удается. Так и лежит удобная летная кожанка из хорошо выделанного шевро в сундуке у дяди Оле на горе Бадон.
— В ваш кабинет здесь пройдем. Мне нужны дела на некоторых заключенных, — ответил я, надевая на голову кожаное кепи. — Архив ваш тоже там?
— Там, все там, — вздохнул он, поднимаясь.
— Кто кроме вас работал с архивом?
— Только я, господин комиссар. Аристократы ленивы для этого. Отдадут приказ — я и разыщу, что требуется.
В кабинете писаря, действительно каморке три метра на два, Громмель быстро отыскал в неглубоких шкафах дела инженеров, томящихся в узилище. И даже выдал парусиновый портфель для их переноски. Также я приказал отыскать свое прошлогоднее дело, оказавшееся вполне объемным — аж в два тома, и для него выбил еще один портфель.
Только успел хрупнуть застежками, как пришли доложить, что меня какие-то офицеры кличут.
— Придется вам досыпать в камере, Громмель. Но думаю, что это ненадолго, — сообщил я канцеляристу.
В ответ тот просто пожал плечами. Не как фаталист, а скорее как стоик, который давно выяснил, что все в этой жизни временно.
— Я с вами не прощаюсь, господин Громмель, — сказал я напоследок. — Вы уже выслужили пенсию?
— Давно.
— Вот и хорошо. Примите без озлобления некоторое стеснение вашей свободы на первых порах. Вы один из ключевых свидетелей. Идет следствие. Надеюсь, что оно не затянется.
На это он мне ничего не ответил. А у меня же на него появились определенные виды. На заводе мы уже стали тонуть в бумагах.
Заперли архив, и Громмеля увели в подвал. Пока в одиночку.
Портфели я отдал Тавору, сказав, что он за них головой отвечает.
В кабинете начальника контрразведки меня ожидал, покуривая, армейский капитан в полевой форме с пистолетом Гоча на правом бедре. Довольно молодой. Лет двадцати пяти.
— Комиссар Бадонверт? — спросил он меня, вставая.
И удовлетворившись моим ответом, представился:
— Я Фазан.
— Восемь, — сказал я.
— Четыре, — ответил мне он.
Все правильно. Пароль по ведомству Моласа на сегодняшний день «двенадцать». В любом наборе цифр. Притащил я сюда такой пароль из Российской армии. Генералу Моласу он очень понравился.
— Принимайте заведование, капитан, — сказал я, — а мне пора во дворец на заседание ЧК.
Уже в карете я засунул портфель со своим делом в рундук под сиденьем, туда, где лежал мой личный ручной пулемет с десятком запасных снаряженных дисков. Мало ли что может случиться. Раз я уже попадал в дороге в переплет с одним револьвером в руках. Больше не хочу. Второй портфель с делами инженеров пристроил рядом на сиденье. Его я отдам принцу. Он у нас председатель ЧК.
А дело на меня я на досуге почитаю. Детективов тут пока как литературного жанра нет, вот и заменит…
Доехали быстро. Пароль для улицы был «пятнадцать». Те, кто его не знал, могли передвигаться только между блокпостами. Конки вообще сегодня на линию не вышли.
А в городе совсем рассвело. Клумбы с поздними цветами радовали глаз на бульварах. Только вот останется ли Будвиц таким городом, как был, каким я его полюбил, я не поручусь. Кто бы раньше знал, чем обернется моя приватная пьянка с кронпринцем на полигоне? «Без лишних ушей».
Вернувшись из дворца на завод, вызвал поверенных и отдал им чертежи застежки-молнии. Пусть хоть принцип запатентуют, раз мне сделать ее не удается.
Дневная горничная подала обед. Эта тетка была не так соблазнительна внешне, как ночная горничная у Гоча, зато очень вкусно готовила.
Однако аппетиту мешали мысли, роящиеся в голове после первого заседания ЧК. Там меня сердечно поблагодарили за привезенные дела инженеров и прояснение обстановки с доказательной базой измены офицеров контрразведки, а заодно мне под протокол вынесли порицание в излишне жестких методах захвата здания контрразведки — все же это не вражеский объект, чтобы устраивать в центре города взрывы и пулеметную пальбу. Поэтому от дальнейшего расследования меня отстранили и сослали на фронт. Однако в комиссии оставили и полномочий не лишили. На фронт я поеду как комиссар. Узко — как комиссар броневого отряда. Широко — как королевский комиссар вообще, полномочный представитель ставки верховного главнокомандования, так сказать…