Возвращались в ГЗ поздно. На лестнице – той, где я поймал «черного аспиранта», – услышали тихий голос под гитару:

«Как тебя любил я, знают все ребята,

Как с тобой гуляли в желтом сентябре,

А потом все это унеслось куда-то,

Кончились прогулки по ночной Москве.

На восьмое марта дарят всем подарки,

А тебе я эту песню написал…»

Это был голос Виталика. Пел ли он кому-то или только себе? Мы с Зоей переглянулись и прошли мимо. Лили дома не оказалось. Она вернулась в комнату позже. Опять плакала.

Девятое марта. Сказал Зое:

– Постарайся завтра быть весь день дома. И Лилю придержи. Никуда не ходите.

Зоя, конечно, тут же забеспокоилось:

– А что происходит, объясни.

Я пока ничего не мог объяснить. Так и сказал:

– Еще ничего не ясно. Но побудьте весь завтрашний день дома. Пожалуйста…

Я всей душою желал, чтобы прогноз Макарова сбылся. Но «10 марта 2007 года в одной из столовых МГУ во время празднования свадьбы отравились около 40 человек. По предварительным данным, причиной отравления могли стать салаты, приготовленные из некачественных продуктов. Прокуратура Москвы возбудила уголовное дело по факту массового отравления во время студенческой свадьбы по ст.236 („Нарушение санитарно-эпидемиологических правил”) и ст. 238 УК РФ („Нарушение правил хранения и приготовления продуктов питания”)».

Такого происшествия я не ожидал. А чего я ожидал?

Зашел в милицию, чтобы узнать подробности отравления. Капитан Капустин сказал мне:

– Да, в общем-то, ничего особенно – массовое пищевое отравление. Такое иногда случается даже и в хороших ресторанах. От этого никто не застрахован.

Мне этой информации, конечно, было маловато:

– А чем отравились? Как? Кто виноват? Повара?

Милиционер почесал затылок:

– Следствие только начато, так что ничего определенного пока сказать не могу. Но, повара, может быть, и вовсе не причем.

– Как это не причем? – не понял я.

Капустин пошуршал бумагами на столе:

– Мы тут уже немного кое в чем разобрались… Дело в том, что на этой свадьбе часть блюд была приготовлена одним из китайских ресторанов, а еще часть напитков была принесены родителями студентов. Так что персонал столовой может и не иметь никакого отношения к отравлению…

– Пожалуй, – согласился я. – А как состояние отравившихся?

– Слава богу, никто не умер. Но несколько человек пострадали достаточно тяжело. Госпитализированы…

– Спасибо.

– Да, пожалуйста.

Я вышел из отделения милиции и поднялся к Антону:

– Ты был прав. 10 марта случилось…

Он был явно доволен:

– Знаю, знаю. Все правильно. Все так, как и должно было быть. Ты видишь, моя теорема работает, мои прогнозы в точности сбываются. Ты, видишь, видишь!

Я покачал головой:

– Странно, что тебя это радует. Пострадали люди.

Но Антона мои слова, похоже, нисколько не тронули:

– Они бы все равно пострадали. Давал бы я прогноз или не давал. А так вроде как пострадали во имя науки.

– Причем здесь наука?

Он смотрел на меня в изумлении:

– Как это причем? Они же подтвердили верность решения математической задачи.

– Такой ценой.

– Ну, знаешь, – он развел руками. – Наука не меньше, чем искусство, требует жертв. Ты знаешь про Галилея?

– Конечно, – кивнул я. – «И все-таки она вертится!»

– Да, это он сказал, – подтвердил Антон. – Галилей двигал науку, астрономию вперед и пострадал за это, был арестован. А про Джордано Бруно слышал?

– Ученый, которого… – вспоминал я.

– Да, тот самый ученый, философ, которого сожгли на костре как еретика! Ты понимаешь, люди сознательно шли на страдания, на смерть во имя науки!

Я все-таки не понимал:

– Но при чем здесь те, которых отравили? Они ведь даже и не задумывались во имя или не во имя.

Антон согласился:

– Они, конечно, ни причем, – и добавил. – Но им станет легче, если с твоей помощью они узнают, что пострадали не просто так, а подтвердили мою теорию. Они все-таки пострадали во имя науки. Во имя большой науки. За это не то, что пострадать, умереть не страшно!

– Да, – вздохнул я, – для пострадавших твои слова будет великим утешением…

Антон пожал плечами:

– Ну, а что я могу сделать?

– Слушай, – подумал я. – Раньше в происшествиях страдали один-два человека. Сейчас уже несколько десятков. Можешь ли ты предсказать масштаб ожидаемого бедствия?

Антон покачал головой:

– Не могу. Так же, как и конкретный вид происшествия.

– Но, подумай, может, твоя математика все-таки подскажет, что случится следующий раз?

Он упорно качал головой:

– Нет, пока она не может. Не может. Не может…

Мне показалось, что ведет он себя как-то странно. Таким я его еще не видел. Антон определенно был сильно возбужден, он нервничал. Наверное, несмотря на свои бодрые высказывания о том, что наука требует жертв, все-таки тоже переживает, что пострадали люди, что он никак не мог помочь им.

– А дальше у нас, – я хорошо запомнил цифры с листочка, что дал мне Антон, – 20 апреля?

– Да, – подтвердил он, – 20 апреля…

– И ты не знаешь, что будет, где, когда, в каком масштабе?

– Нет. Не знаю… – он опустил глаза вниз.

– Ладно. Пока.

– Пока.

Я шел по коридорным лабиринтам ГЗ и думал, что все-таки Антона больше интересует собственная судьба, будущая известность, чем судьбы других, пусть даже и страдающих людей.

Я остановился. А может, ошибаюсь. Я все-таки плохо знаю его. Мы познакомились совсем недавно и рано делать какие-либо категоричные выводы. Да, мне нужно узнать об Антоне Макарове больше. Но кто мне сможет что-либо рассказать о нем? Сосед Юра Таиров? Но он, как я заметил, парень не очень разговорчивый. Да и подозрительно это будет для Антона, если вдруг заметит, что расспрашиваю о нем его же соседа. Кто еще?

Подумав, я пошел к декану механико-математического факультета. Нашел его кабинет на 13 этаже. Старая мебель и прекрасный вид на Москву.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

Мой взгляд, оглядывающий небольшой кабинет, зацепился за нечто, стоявшее у декана на столе. Игрушка, что ли, какая-то – как бы летательный аппарат, но без крыльев и хвоста. Но спросил я не об этом странном механизме, а об Антоне: