менее следует подчеркнуть, что «Книга Великой Ясы» — это, отнюдь, не сборник кодифицированных норм обычного (родового и племенного) права древних монголов; в большинстве своем, это — новые нормы ханского права, введения которых требовала политика Чингисхана в различные периоды его правления.

* * *

Древние источники засвидетельствовали не только суровость кар, установленных Чингисханом «для каждой вины», но и справедливость принципов судопроизводства, которые внедрялись Чингисханом и назначенным им на должность Верховного судьи его названным братом Шигихутугом.

Об одном из таких принципов мы уже упоминали в связи с обстоятельствами «дела Жамухи». Тогда его сформулировал Чингисхан: «Чтоб человека взять и умертвить — тут веская должна причина быть»[773].

В ясах и биликах-наставлениях Чингисхана, упомянутых в древних источниках, речь идет не только о принципах, но и правилах, порядке судопроизводства.

В частности, Гильом де Рубрук по этому поводу писал: «О судопроизводстве их знайте, что, когда два человека борются (ссорятся, не могут что-то поделить. — А. М.), никто не смеет вмешиваться, даже отец не смеет помочь сыну; но тот, кто оказывается более слабым, должен жаловаться пред двором государя, и если другой после жалобы коснется до него, то его убивают. Но ему должно идти туда немедленно без отсрочки, и тот, кто потерпел обиду, ведет другого как пленного»[774].

Наличие в «Книге Великой Ясы» ясы о недопустимости вмешательства третьей стороны в возникший конфликт подтвердил аль-Макризи. Один из опубликованных им фрагментов «Книги Великой Ясы» гласит: «Кто подсматривает за поведением другого, или вступается между двух спорящих и помогает одному против другого, также предается смерти»[775].

Монгольский ученый-правовед Н. Ням-Осор считает, что в этой ясе Чингисхан, прекрасно понимая психологию монголов, стремился сохранить их единство. Поскольку конфликтующие люди, дабы оправдать себя, непременно постарались бы привлечь на свою сторону других людей, это привело бы к расколу в обществе. Несомненно, этот указ Чингисхана способствовал сохранению единства монголов. Очевидно, именно с тех пор в характере монголов сторониться чужих дрязг и конфликтов, дабы не быть вовлеченными в них[776].

Гильом де Рубрук поведал нам и о древнемонгольской интерпретации одного из основополагающих принципов уголовного судопроизводства — презумпции невиновности: «Они не карают никого смертным приговором, если он не будет уличен в деянии или не сознается. Но когда очень многие опозорят его (подтвердят его вину. — А. М.), то он подвергается сильным мучениям, чтобы вынудить сознание»[777].

Именно об этом принципе идет речь в билике-наставлении Чингисхана, которое он дал своим сыновьям в отношении подчиненных им старших военачальников: «Если когда-либо кто-нибудь из них совершит проступок, не берите на себя роли судьи, ибо вы молоды, они же — заслуженные люди. Советуйтесь со мной. Меня не станет — советуйтесь между собой и только после сего поступайте по закону.

Но при этом преступление должно быть доказано и подтверждено сознанием подсудимого. Подвергаясь наказанию, он должен сознавать, что с ним поступлено по закону, а не под влиянием вспышки гнева или других причин, повлиявших на его осуждение»[778].

Есть доказательства того, что существовала специальная яса, содержавшая наказ Чингисхана о месте осуществления правосудия. Впервые мы находим подобный наказ в «Сокровенном сказании монголов», когда его автор описывает напутствие Чингисхана, который дает его Субэдэй-батору, отправляя своего воеводу вдогонку за сыновьями мэргэдского хана Тогтога бэхи:

«Пожалуй, не стоит

Вести вам их в ставку мою

Что делать вам с ними,

Решите вы в дальнем краю»[779].

Аналогичный наказ был упомянут при разборе Угэдэй-ханом провинности своего сына Гуюга и сына Цагадая — Бури во время похода монголов на Запад («Дал нам наказ Чингисхан: дела походные решать в походе, домашние же — дома разрешать»), а затем и Великим ханом Мунхом; его засвидетельствовали, соответственно, неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов»[780] и А. М. Джувейни в «Истории завоевателя мира».

В частности, А. М. Джувейни по этому поводу извещал: когда капитулировавший перед монголами последний глава исмаилитского государства в Иране Рукн ад-Дин прибыл в Каракорум, Великий хан Мунх был крайне удивлен тому, что Хулагу сам лично «не заставил его вкусить наказание за все то зло, которое его праотцы причинили народу Аллаха». При этом «император мира Мунх-хан сказал: «Не было ему нужды проделывать столь долгое путешествие. Наша старинная яса хорошо известна»»[781].

Несомненно, Мунх-хан имел в виду тот самый наказ Чингисхана, вошедший в «Книгу Великой Ясы».

Обращая внимание на то, что «смертная казнь играет такую большую роль в уголовном праве Ясы («Книги Великой Ясы». — А. М.)», — Г. В. Вернадский считал это следствием того, что «основной целью наказания в понятии Ясы является физическое уничтожение преступников»[782].

Фламандский монах-францисканец Гильома де Рубрук (ок. 1220 — ок. 1293 гг.) посетил Великий Монгольский Улус в 1253–1255 гг.

По мнению китайского ученого Чигэ, который посвятил специальную главу своего сочинения процессу формирования системы судопроизводства Великого Монгольского Улуса и вопросу оправданности предусмотренных «Книгой Великой Ясы» суровых мер наказания, это высказывание Г. В. Вернадского дало старшему поколению исследователей повод оценить «Книгу Великой Ясы» как «омерзительно-бездушную» и «чрезмерно суровую».

Если первая формулировка представляется китайскому ученому слишком эмоциональной, малообоснованной, то со второй оценкой он был готов согласиться. Решимость и суровость, которые приходилось применять для достижения действенности законов и указов Чингисхана, китайский ученый объясняет стремлением последнего превратить Великий Монгольский Улус в мировую империю. Без суровых наказаний за трусость на поле боя и невыполнение приказа командира о наступлении, за кражу боевых коней нельзя было рассчитывать на победу и достижение поставленной цели. В то же время те воины и все остальные подданные, кто строго соблюдал законы, самоотверженно, героически сражался на поле боя, был верен своему хану и честен перед своим непосредственным начальником, могли рассчитывать на ханские пожалования — высокие чины и награды, а их семьи — на повышение благосостояния. Именно поэтому приближенные хана (ноёны и чиновники) и простые воины (и даже вассалы) строго соблюдали монгольское законодательство[783].

Подтверждение оценкам китайского исследователя мы находим у Плано Карпини, который, описывая «хорошие нравы татар», отметил благотворное влияние принятых Чингисханом «чрезмерно суровых» законов на поведение и нравы его подданных: «Словопрения между ними бывают редко или никогда, драки же никогда, войн, ссор, ран, человекоубийства между ними не бывает никогда. Там не обретается также разбойников и воров… отсюда их ставки и повозки… не замыкаются засовами или замками… Женщины их целомудренны, и о бесстыдстве их ничего среди них не слышно…Татары более повинуются своим владыкам, чем какие