Ситуация могла бы показаться опасной, но, когда я сказала об этом Роберту, он ответил, что Филип – не тот тип мужчины, который легко впадает в похотливую страсть, а, скорее, мужчина, который ищет романтической любви. Он, несомненно, писал ей стихи, так что нам не было необходимости волноваться по поводу супружеской верности Пенелопы. Лорд Рич мог выйти из себя, если бы узнал этом, и Филип хорошо это осознавал. Он не был страстной натурой: он почитал поэта Спенсера, он любил театр и знал всех актеров Лейстера, которые, в дни нашей тайны часто представляли пьесы для королевы.

Факт состоял в том, что, отдав Пенелопу лорду Ричу, Филип сохранил глубокое чувство к ней, начал писать посвященные ей поэмы, в которых себя представлял как Астрофеля, а ее – как Стеллу; но все читавшие знали, о ком он пишет.

Я видела, что все это значит для Пенелопы; она расцвела, и жизнь ей уже не казалась невыносимой. Она напоминала меня. Мне представлялось, какие бы несчастья не свалились на нас, если мы с нею находились в центре событий, то жизнь несла нас дальше невредимыми на волнах восторга.

Так что, деля с ненавистным супругом постель – а она говорила мне, что в спальне он был ненасытен – Пенелопа пребывала днями в романтическом мире с Филипом Сидни. С каждым днем она расцветала все больше. Я не могла не гордиться дочерью, ибо она уже считалась одной из красивейших женщин при дворе.

Королева называла ее леди Рич лишь про себя, вероятно, именуя «волчьим отродьем», и куда бы ни явилась Пенелопа, она всюду вызывала восторженный шепот. Она рассказывала мне все, что происходило при дворе, а также докладывала, что делает ее отчим для ее продвижения.

Должна сознаться: время проходило, и я стала скучать. Для меня было невыносимо оставаться вне магического круга двора, но мне все еще говорили о гневе, который вызывает в королеве мое имя, поэтому вряд ли я могла вернуться ко двору в скором времени. Даже Роберту надлежало вести себя с осторожностью, ибо золотистые глаза королевы неоднократно посылали ему предупреждения.

Герцог д'Анжу вернулся в Англию, чтобы возобновить свои ухаживания. Роберт вновь стал тревожиться. Когда королева гуляла вместе с герцогом по галерее в Гринвиче, перед французским послом она обмолвилась, что они поженятся.

– Это очень тревожно, – говорил Роберт, – и, если бы это не была Елизавета, я уже подумал бы, что она и вправду приняла его как жениха. Конечно, она играет на публику. Но ее как будто сглазили: она не видит того, что видят все. Ее карлик теперь стал еще уродливее, чем прежде, хотя трудно было бы ожидать, что время добавит ему красоты. Он еще более стал похож на лягушку, а она видит его красоту и ласкает его при людях. Это так отталкивающе – видеть их вместе. Она рядом с ним, как башня.

– Она просто желает, чтобы люди сравнивали ее с ним и чтобы ее красота и молодость были еще ярче видны, несмотря на разницу в летах.

– Это смехотворное зрелище – совершенный фарс. «Деревенская свадьба» и вполовину не так смешна, как эта пара. Но на галерее она поцеловала его, надела ему на палец кольцо и сказала при французском после, что брак состоится, – продолжал Роберт.

– В таком случае, она связала себя обязательством!

– Ты не знаешь ее. Мы были наедине, и я спросил ее напрямик, девственница ли она все еще. Она рассмеялась, шутливо толкнула меня и ответила: – «Я все еще девственница, Роберт, хотя многие мужчины соблазняли меня переменить это счастливое состояние. Затем она странно пожала мою руку и сказала: «Мои Глаза не должены волноваться». Я предположил, что это означает, что она никогда не выйдет замуж за француза. Думаю, она начала сознавать, в какую дилемму сама себя втянула.

Конечно, именно это она и делала: она убеждала министров, что нужно выиграть время и ввести французов и испанцев в заблуждение, а тем временем избегала обсуждения брака; пока же, в заблуждении, французы готовили брачный контракт.

Я досадовала, что не могла наблюдать за ее ходами с близкого расстояния. Я бы наслаждалась, наблюдая ее с Лягушонком, слушая, как она провозглашает, что счастливейшим днем в ее жизни будет день ее свадьбы, в то время как ее хитрый изощренный ум искал выхода из этой ситуации. Она желала, чтобы все думали, будто д'Анжу безумно влюблен в нее и не из-за короны, а из-за ее чарующей личности. Почти невероятно, чтобы наряду с политическими соображениями она еще держала в уме подобные желания, однако тот, кто не верил в это, не знал Елизавету.

Роберт был восхищен. Он бы не перенес, если бы она вышла за кого-то другого, отвергнув его. Меня изумляло и забавляло то, что эти двое так похожи – так тщеславны, и они оба были самыми важными людьми в моей жизни. Я всегда анализировала свои поступки и всегда находила в них более чем один мотив.

Роберт сказал, что королева послала д'Анжу письмо, в котором жаловалась, что страшится брака, поскольку ей опасно замужнее состояние, так как если она утратит девственность, она умрет, а этого она менее всего хотела.

– Карлик был смущен, – сказал Роберт. – Я полагаю, он, наконец-то, начал догадываться, что его постигнет такая же судьба, как и других соискателей. Он разразился яростными проклятиями и сетованиями и, сняв с руки подаренное ему кольцо, выбросил его. Затем он пробрался без предупреждения в ее резиденцию и объявил ей, что ясно видит, как она обманывает его и не имеет намерения выйти за него замуж. Она глубоко вздохнула, пожалела его и сказала, что если бы только эти проблемы мучили ее сердце, то как бы приятна была жизнь. Он отвечал, что предпочел бы, гибель их обоих, если он не добьется ее, на что она высказала обвинение, будто бы он угрожает ей, а тут он и вовсе, как последний дурак, разразился слезами. Он пробормотал, что не перенесет, если весь мир узнает, что она бросила его.

– И как же она поступила?

– Она дала ему свой платок, чтобы он утер слезы. Ах, Леттис, теперь мне совершенно ясно, что она никогда не имела намерения выходить за него замуж. Но она нас всех втянула в большую неприятность, теперь нужно как-то примириться с Францией, что будет нелегкой задачей.

Он был прав. Послы короля Франции уже прибыли в Англию, чтобы поздравить сиятельную чету и сделать последние приготовления к бракосочетанию. Когда они выяснили истинное положение вещей, французский посол ввел Совет в состояние, близкое к панике, провозгласив, что, поскольку Англия оскорбила герцога д'Анжу, Франция вступает в коалицию с Испанией, а это будет неприятной перспективой для Англии.

Роберт рассказал, как на срочном совещании в Совете было решено, что дело зашло чересчур далеко, чтобы отступать. Королева приняла их и спросила, ставят ли они ее перед фактом, что у нее нет иной альтернативы, чем замужество с французским герцогом.

Она играла с огнем, и если бы не осторожность министров, то несколько пальцев были бы обожжены. Она сказала, что найдет выход из ситуации. Были обсуждены брачные темы, и французы высказались за продолжение переговоров относительно брака, но тут королева внезапно для всех сделала заявление, что у нее есть одно дополнительное, но кардинальное требование: Калле должен быть возвращен английской короне.