Теперь-то понятно, что это было неизбежно.

Хотя я и не создавал альтернативных реальностей в коридоре, это определенно случалось во всех мирах, куда я ступал. Значит, другие мои двойники остались в мирах пепла, льда и чумы. В коридоре, по причине его бесконечности, мне встретился только один из них – тот, с рваными ранами на спине.

Несомненно, большинство тех Джейсонов погибли или заблудились в других мирах, но некоторые, как и я, сделали правильный выбор. Или же им повезло.

Возможно, их пути отличались от моих, возможно, они открывали другие двери и попадали в другие миры, но в конце концов они сумели, каждый по-своему, прийти в этот Чикаго.

Мы все хотим одного и того же – вернуть свою жизнь.

Господи…

Нашу жизнь.

Нашу семью.

Что, если большинство этих других Джейсонов точно такие же, как я? Приличные люди, которые хотят получить то, что у них забрали? И если так, то какое преимущественное право я имею перед ними на Дэниелу и Чарли?

Это не просто игра в шахматы. Это игра в шахматы против себя самого.

Я не хочу смотреть на все под таким углом, но приходится – деваться некуда. Другие Джейсоны хотят того же, что для меня дороже всего, – мою семью.

И поэтому они – мои враги. Вопрос: что я готов сделать, чтобы восстановить свою жизнь? Смогу ли убить своего двойника ради того, чтобы провести остаток дней с Дэниелой? Способны ли на это другие?

Я представляю, как они, все эти другие версии меня, сидят в номерах отелей, бродят по заснеженным улицам или наблюдают за особняком.

И задают себе эти же вопросы.

Пытаются предугадать дальнейшие шаги своих доппельгангеров.

Ни о каком разделении не может быть и речи. Это игра с нулевой суммой. И победитель может быть только один.

Если кто-то пренебрежет правилами, если события выйдут из-под контроля и Дэниела с Чарли погибнут или пострадают, то победителя просто не будет. Должно быть, именно поэтому все выглядело нормально, когда я несколько часов назад смотрел в окно моего дома.

Никто не знает, какой сделать шаг, поэтому никто не играет против Джейсона-2.

Классическая ситуация из теории игр.

Жутковатая вариация «дилеммы заключенного»: возможно ли перехитрить себя самого?

Мне угрожает опасность.

Моей семье угрожает опасность.

Но что я могу?

Если каждый мой шаг известен заранее или уже сделан кем-то еще до того, как я получаю свой шанс, что же мне тогда остается?

Я не нахожу себе места.

Даже самые трудные дни в кубе – когда я чуть ли не замерзал до смерти, когда на лицо мне падал вулканический пепел, когда я видел Дэниелу в мире, где она ни разу не произнесла мое имя, – не идут в сравнение с тем ураганом, что бушует во мне в этот миг.

Никогда еще я не чувствовал себя так далеко от дома.

Телефонный звонок пинком возвращает меня в настоящее.

Подхожу к столу и после третьего звонка снимаю трубку.

– Алло?

Ответа нет, только тихое дыхание.

Кладу трубку.

Иду к окну.

Раздвигаю шторы.

Улица по-прежнему пуста, и снег все не кончается.

Снова звонит телефон. Но теперь коротко, один раз.

Странно.

Сажусь на кровать. Телефон продолжает дергать меня за нервы.

А если это один из моих двойников проверяет, в комнате ли я?

Первый же вопрос: как, черт возьми, он нашел бы меня в этом отеле?

Ответ приходит моментально и вместе с ним страх.

Должно быть, в этот самый момент мои многочисленные двойники на Логан-сквер делают то же самое – обзванивают мотели и отели в нашем районе, чтобы отыскать других Джейсонов. И тот факт, что кто-то из них нашел меня, – это не удача, а статистическая вероятность. Даже десяток Джейсонов, сделав по дюжине звонков, могли охватить все отели в радиусе нескольких миль от моего дома.

Но назовет ли портье номер комнаты гостя неизвестному звонящему?

Умышленно, может быть, и не назовет, а вот обмануть фаната «Буллз» и любителя китайской стряпни вряд ли так уж трудно.

Как бы это сделал я?

В случае с кем-то посторонним меня, возможно, защитило бы имя, под которым я записался. Но все мои двойники, разумеется, знают фамилию отца моей матери. Тут я облажался. Если оно, это имя, машинально пришло на ум мне, то точно так же его вспомнили и другие Джейсоны. Итак, зная имя, которым я мог назваться, что бы я сделал дальше?

Просто так портье мой номер не сказал бы. Значит, мне пришлось бы притвориться, будто я знаю, что я остановился здесь. Я бы позвонил в отель и попросил соединить с комнатой Джесса Маккрея.

Услышав на другом конце мой голос, я бы понял, что я здесь, и сразу же повесил бы трубку.

Потом, секунд через тридцать, я опять позвонил бы портье и сказал примерно так: «Извините, что снова вас беспокою, но я только разговаривал с вашим постояльцем и случайно нажал на рычаг. Не могли бы вы еще раз соединить меня с… черт, какой там у него номер?»

Если повезет и если портье – рассеянный тупица, он, скорее всего, машинально пробурчит номер моей комнаты и соединит меня со мной.

Итак, первый звонок – получить подтверждение, что ответил я.

Тогда второй звонок, при котором звонящий сразу же вешает трубку, имеет целью выяснить номер комнаты.

Я встаю с кровати.

Сама по себе мысль абсурдна, но игнорировать ее я не могу.

Не иду ли я сюда, чтобы убить меня?

Торопливо просовываю руки в рукава бушлата и направляюсь к двери.

От страха слегка кружится голова, хотя, по зрелом размышлении, я убеждаю себя, что, скорее всего, тронулся рассудком. Простая случайность – два звонка в номер, – а я уже превращаю ее в загадочное событие и придумываю нелепое объяснение.

Возможно, все и так.

Но после визита в тот чат меня уже ничто не удивило бы.

Что, если я прав и не слушаю, о чем предупреждает инстинкт?

Уходи.

Сейчас же.

Я медленно открываю дверь.

Делаю шаг в коридор.

Никого. Пусто.

В тишине слышно только слабое жужжание флуоресцентных ламп.

Лестница или лифт?

В дальнем конце коридора звонок извещает о прибытии кабины.

Дверные створки расходятся, и из лифта выходит мужчина в мокрой куртке.

На мгновение я цепенею и не могу сдвинуться с места.