– Для тебя ни у кого никакого места не хватит, – поддразнил он ее.

– Да уж, свою минуту славы ты получил, – закатила она глаза, хотя в ее голосе слышалось легкое восхищение. – И твоя подружка тоже. У меня такое чувство, что я угодила в альтернативную реальность, где всех интересуешь исключительно ты.

– Не переживай, – со смехом утешил ее Грэм. – Через несколько дней ты вернешься в свою привычную реальность к своим клубам и магазинам.

– А ты вернешься домой к своему поросенку.

– Ну да, а пока, если тебе нужна консультация на тему того, как привлечь к себе внимание прессы, обращайся, – сказал он, вскидывая руки. – Я с радостью тебе помогу.

– Твои методы оставляют желать лучшего, – отбрила она, но он видел, что этот разговор ее забавляет, и, когда гримерша отступила назад, чтобы оценить результат своего труда, он сделал глубокий вдох.

Члены съемочной группы готовились к сегодняшним съемкам, и кипучая деятельность наполняла предстоящий день ощущением предвкушения чего-то хорошего. Именно в такие минуты, вдали от фанатов, когда на него еще не были направлены камеры, он чувствовал в себе пульсацию какой-то странной энергии, которая наполняла его несокрушимой уверенностью, что впереди ждет хороший день.

Грэм вышел из гримерки и двинулся туда, где его ждал Мик. По пути он поднял голову и посмотрел на небо, бледно-голубое, все в черных запятых птичьих крыльев, точь-в-точь негатив вчерашнего салюта. Он перевел взгляд на отель и поймал себя на том, что вспоминает вчерашний вечер, когда он стоял на этом самом месте и смотрел, как стайки детворы шныряют в толпе, размахивая бенгальскими огнями, точно волшебными палочками.

Все было в точности так, как, по его представлениям, должны были праздновать здесь Четвертое июля, в точности так, как праздновали его в тех краях, где он вырос, но все равно где-то в глубине души у него возникло желание пройти мимо всего этого, просто пойти куда глаза глядят и посмотреть, куда он выйдет. День выдался насыщенный и успел вместить в себя и морское путешествие, и поездку на автобусе, так что отправиться куда глаза глядят – не важно, на север или на юг, на запад или на восток, пока он не заплутает, – казалось достойным завершением его пребывания в Хенли.

Когда оркестранты отыграли последние ноты своей мелодии и опустили инструменты, толпа затихла в ожидании. Грэм запрокинул голову, глядя на небо, хотя на нем ничего не было видно, кроме слабого мерцания звезд. От созерцания звездного неба его оторвал телефон, завибрировавший в руке. Грэм сунул его в карман по пути к выходу, но не смог найти в себе сил перезвонить ни одному человеку из тех, кто пытался дозвониться до него весь день. У него просто не было настроения сейчас разговаривать с адвокатами, агентами и пиарщиками. Все это было частью его лос-анджелесской жизни. А он пока что находился здесь, в Хенли.

Он собирался уже отключить телефон вообще, когда понял, что звонит мама.

– Привет, – произнес он, поднося трубку к уху, и запоздало сообразил, что она может звонить потому, что видела его в новостях.

Такая возможность сразу даже не пришла ему в голову; родители и актерская карьера существовали практически на противоположных полюсах его жизни, и пытаться совместить их друг с другом было все равно что стараться навести размытую картинку на резкость.

– Привет, – сказал он, и тут в трубке зашуршало.

– Погоди секунду, – сказала мама Грэму, который двинулся между покрывалами, там и сям разложенными на лужайке, к краю сквера. В темноте можно было не опасаться, что его узнают, хотя кое-кто из отдыхающих провожал его взглядом прищуренных глаз. В трубке послышался смех, потом что-то щелкнуло, и слышимость стала лучше; похоже, мама включила громкую связь. – Папа тоже хочет с тобой поговорить.

Грэм закрыл ладонью свободное ухо, чтобы лучше слышать, и опустился на прохладную траву в дальнем конце сквера.

– У вас там все в порядке? – спросил он, хотя не был уверен, что хочет знать ответ.

Однако, к его изумлению, мама лишь вновь рассмеялась.

– Салют уже идет? – спросила она громко, перекрикивая шум на заднем плане.

Они, похоже, были на барбекю у соседей. Грэму так и представилось, как отец, в его любимой голубой рубашке поло, и мама, в белой в красную полосочку футболке, вдвоем приникли к телефону.

– Где? – бестолково спросил Грэм. – У вас?

– Нет, – сказал папа. – У тебя. Мы специально утром посмотрели, в какое время темнеет в штате Мэн. Салют уже идет?

– Нет еще, – ответил Грэм, и в ту же секунду первая петарда, точно метеор, взмыла в воздух. – А вот теперь идет. Только начался.

– У нас салют будет еще только через несколько часов, – сказала мама. – Но мы хотели посмотреть его с тобой.

Грэм улыбнулся, не зная, что сказать. Мысль о том, что они узнали, в какое время в Мэне темнеет, дождались этого времени, а потом улизнули с праздника, чтобы позвонить ему, оказалась для него такой неожиданностью, что он не знал, как на это реагировать.

– Помнишь тот год, когда мы смотрели салют из парка? – спросил папа. – Ты тогда еще обжег палец об антикомариный фонарь?

Грэм рассмеялся:

– А помните, как мы ходили смотреть салют на пляже?

– И папа уронил со скалы арбуз? – давясь смехом, спросила мама.

– Эй! – возмутился папа шутливо. – Я же не виноват, что та чайка так незаметно ко мне подкралась!

В небе с треском расцвели еще два фейерверка, переливающиеся разными цветами.

– Жаль, что вы сейчас не со мной, – произнес Грэм негромко, но даже это виртуальное присутствие, даже их приглушенное дыхание в трубке было радостью. Он смотрел, как в небо один за другим взлетают фейерверки, каждый непохожий на предыдущий и одновременно перекликающийся с ним; они были эхом всех тех салютов, которые он видел в прошлом, когда ходил на праздники вместе с родителями. Грэм кашлянул. – Тут за последние дни столько всякого произошло…

– Мы знаем, – сказала мама. – Мы пытались дозвониться до тебя, когда только увидели газеты.

– Мне очень жаль, что так случилось, – сказал ей Грэм. – Я просто…

– Эти папарацци – настоящие стервятники, – заявил папа тем особенным тоном, который появлялся у него, стоило ему заговорить о республиканцах и о соперниках их местной бейсбольной команды. – Поделом им.

– Спасибо, – сказал Грэм. – Но мне все равно ужасно стыдно, что так вышло.

– Ты слишком много работаешь, – сказала мама. – Сначала натурные съемки, потом не успеешь вернуться, как придется еще снимать павильонные сцены, а потом еще рекламный тур…

Грэм расхохотался:

– Откуда ты все это узнала?

– Мы выписываем «Вэрайети», – похвасталась она. – И «Голливуд репортер».

– В самом деле? – поразился Грэм, безуспешно пытаясь представить, как его мать проглядывает ежедневные новости из жизни голливудских обитателей.