– Ладно, увидимся, – сказала Элли и, поцеловав его в щеку, зашагала в сторону гуляющих, высоко вытягивая шею и оглядывая толпу.

Грэм понимал, что ему тоже надо идти в отель, причем желательно закоулками, чтобы обойти людское море, но сдвинулся с места не сразу. Слишком важным ему казалось проводить ее взглядом, и лишь когда дверь автобуса, зашипев, закрылась, он захлопал глазами, огляделся по сторонам и только тогда зашагал прочь.

Подходя к отелю, он увидел, что вход украсили огромными связками красных, белых и голубых воздушных шаров, рвущихся ввысь, точно залпы салюта. Неподалеку продолжались гулянья, и Грэм, натянув пониже капюшон толстовки, никем не замеченный, проскользнул в вестибюль.

Не глядя по сторонам, он прошел мимо пустых кресел и акварельных полотен, которые украшали фойе, и направился прямиком к лифту. Его окликнул портье, но Грэм сделал вид, что ничего не слышал, и, надвинув капюшон еще ниже, нетерпеливо ткнул кнопку вызова. Ему сейчас ни о чем не хотелось слышать, никаких сообщений ни от Гарри, ни от его адвоката, ни от кого бы то ни было еще. Но портье настойчиво повторил:

– Мистер Ларкин?

Грэм в конце концов с раздражением обернулся. Это был парнишка примерно его возраста, тощий и нервный. Перегнувшись через стойку, он махал листком бумаги. Грэм со вздохом стащил темные очки и вскинул брови.

– Прошу прощения, сэр, – сказал парень, – но у меня для вас несколько сообщений. – Он взглянул в свою бумажку и кашлянул. – Сорок три, если точно.

Грэм застонал:

– Все от Гарри?

– От него только двадцать семь, мистер Ларкин.

– Можешь звать меня Грэм, – сказал он, подходя к стойке. – А остальные от кого?

– От некой Рейчел, которая не стала называть фамилию…

– Мой пресс-агент.

– От адвоката по имени…

– Брайан Эшер.

– Да, сэр.

– Грэм.

Парнишка кивнул, протягивая ему листок со списком имен и количеством звонков напротив каждого из них. Грэм пробежал его взглядом, потом нахмурился и вновь посмотрел на портье.

– А мои родители не звонили? – спросил он, и портье покачал головой:

– Мне очень жаль, сэр.

– Ничего страшного, – сказал Грэм, хлопнув по стойке ладонью. – Наверное, они пытались дозвониться мне на мобильный. Думаю, они даже не знают, где именно я остановился.

– Эх, неужели и я когда-нибудь доживу до того времени, когда родители не будут знать, куда я уехал, – сокрушенно улыбнулся парнишка. – Это, наверное, здорово. – Он закашлялся и покраснел, а потом добавил: – Сэр.

– Да, – отозвался Грэм, пряча листок в карман и разворачиваясь, чтобы идти обратно к лифту. – Еще как здорово.

* * *

От: [email protected]

Отправлено: четверг, 4 июля 2013 19:38

Кому: [email protected]

Тема: (без темы)

Я официально воссоединился с моим телефоном. Еще раз прошу прощения за то, что твой по моей милости сейчас мокнет на дне океана. Завтра же с утра ты получишь новый. А можешь забрать мой, я с радостью препоручу тебе отвечать вместо меня на звонки Гарри, поскольку это уже больше похоже на полноценную работу…

Квинн, ожидавшая Элли на краю сквера, была совсем не той Квинн, с которой она сегодня утром столкнулась на дороге у гавани. И определенно не той Квинн, вокруг которой она ходила на цыпочках последние несколько недель. Даже с расстояния Элли видела это по ее позе, в которой явственно читалась смесь тревоги и озабоченности; она стояла чуть поодаль от толпы, уткнувшись в свой телефон, и вся ее фигура практически излучала нетерпение.

Солнце уже начало опускаться за верхушки деревьев в дальнем конце города, и музыканты решили сделать перерыв. Звон инструментов сменился нестройным гулом голосов. Элли никак не могла найти маму. Мысли ее по-прежнему крутились вокруг событий этого дня, и ей сейчас ничего не хотелось так сильно, как уединиться с мамой с чем-нибудь вкусненьким на покрывале для пикника и провести остаток вечера, болтая о чем угодно, лишь бы это был не ее отец и не Грэм, жуя и смеясь, пока в ночном небе вместо звезд не расцветут огни праздничного салюта.

Но на площади, в стороне от общего веселья, стояла Квинн, такая непривычно серьезная и испуганная, что когда Элли встретилась с ней глазами, то немедленно все поняла.

– Не хочешь прогуляться? – спросила Квинн, и Элли кивнула, позволив увести себя прочь от людей, сгрудившихся вокруг беседки, прочь от магазинов, от еды и от шума. На нее нашло странное оцепенение, она пыталась осмыслить то, что произошло, но мысли путались. Квинн не нужно было ничего ей говорить; все было написано у нее на лице, в очертаниях губ, сжатых в тонкую линию, в полных тревоги глазах.

К изумлению Элли, сделав большой крюк, они вышли к «Карамельной крошке». Квинн вытащила из кармана шорт ключ, и они молча юркнули внутрь. Магазин был официально закрыт на выходной, хотя для праздничных торжеств они пожертвовали несколько огромных бадей с мороженым, которые были выставлены на столах вместе с остальным угощением. Но внутри было тихо и прохладно; косые лучи солнца, проникающие в окна, прямоугольными пятнами лежали на кафельном полу. Элли двинулась следом за Квинн в подсобку, где в окружении штабелей картонных коробок, наполненных добавками к мороженому и разнообразными сладостями, стоял небольшой столик и несколько складных стульев.

Они уселись, и Элли тяжело облокотилась на стол, чувствуя накатившую на нее волну усталости.

– Значит, все выплыло наружу? – спросила она. – И мое имя тоже?

– Да, – буднично кивнула Квинн, и Элли поймала себя на том, что для нее огромным облегчением было узнать эту новость от подруги.

Квинн всегда была бескомпромиссно честной; это было одно из качеств, которые Элли любила в ней больше всего. Даже сейчас, после размолвки, затянувшейся на несколько недель, Квинн, казалось, инстинктивно поняла, что должно беспокоить подругу больше всего, и подошла к оценке ситуации по-деловому, хотя у нее наверняка была к Элли тысяча других вопросов.

– Там упомянут и твой отец тоже, – добавила она, и в ее глазах промелькнуло понимание, хотя она вряд ли могла что-либо понимать.

Когда они были детьми, Элли сказала Квинн, что ее родители развелись. Это почему-то казалось ей более приемлемым объяснением, нежели правда, даже если бы ей было позволено ее рассказать. «Он в нашей жизни не присутствует», – объяснила она тогда, повторяя слова матери, когда та была вынуждена что-то ответить на вопрос одной из жительниц города в случайном разговоре в кафе. И он действительно не присутствовал в их жизни, во всяком случае в их с Квинн.

Элли не знала, запретила ли мать Квинн своей чересчур любопытной дочери лезть к подруге с расспросами, или Квинн, несмотря на детский возраст, сама поняла, что не стоит затрагивать эту тему. Как бы там ни было, все эти двенадцать лет они тщательно избегали разговоров об отце Элли, а теперь – когда у Квинн были все основания возмущаться и недоумевать по поводу этой зияющей дыры в их дружбе, этой темной тайны между ними – она вместо этого демонстрировала спокойное понимание. Им случалось ссориться по куда менее значительным поводам, и Элли не стала бы винить ее за такую реакцию. Но все-таки они не зря были лучшими подругами: стоило произойти чему-то действительно серьезному, как все их мелкие разногласия и пустяковые обиды были забыты, и Элли была благодарна за это Квинн.