Я была здесь, чтобы научиться брать на себя ответственность за свои решения и завоевать собственное доверие.

И теперь, когда я наконец-то смогла воспользоваться шансом и совершить те собственные ошибки, на которых могла чему-то научиться, я почувствовала в себе силу. В одиночестве я увидела свою состоятельность. Я училась заботиться о себе, чтобы почувствовать силу.

Мое сильное тело толкало меня через горы Высокой Сьерры; я могла преодолевать чудовищный голод, находить тропу, несмотря на все напасти. Дебби Паркер на это не была способна.

Мысли о возвращении домой, в свою белую детскую комнату, вызывали чувство слабости и безысходности, как и возвращение в шлакобетонное общежитие. Я боялась, что возвращение в Ньютон станет потерей всего, что я накопила на тропе, чтобы покончить с прежней Дебби. Точно так же, как я поняла, что должна пройти через Хребет Света без Ледяной Шапки, чтобы получить то, к чему стремилась, чтобы подняться – я почувствовала, что дома не смогу двигаться вперед. Дома я буду сидеть в клетке беспомощной Дебби Паркер.

Но тропа закончится – это было неизбежно.

Я спускалась по светлой песчаной тропе. Солнце было белым, кирпичные сосны Бальфура завивались штопором, небо было синим, как китайский шелк. У меня не было своего места. Все свое я несла на спине – только необходимое для выживания. Я не знаю, как бы я выжила без этой природы, неслышных медведей, далеких вершин и этой бесконечной красоты.

Вода толстой пеленой спускалась с гладкого гранитного выступа, как стеклянная штора. Мокрый мох блестел. Внизу водопад бился о скалу, и там гладкое полотно разрывалось, неистово разбрасывая брызги. Мое сердце сильно стучало.

Я сняла футболку, расстегнула лифчик, обнажив тело. Я стала стройной и сильной. Я ступила в холодный пульсирующий водопад, замерла и покрылась гусиной кожей, охваченная возбуждением. Я была сама по себе. Несколько часов назад я обогнала двух бородатых «дальноходов», но мне не было до этого дела. Я встречала других голых на тропе, хотя и не часто. Если по-умному распределить время, это случается редко. Теперь я любила свое тело. От гранита пахло свежестью корней и песка, а мерзлая вода заполнила водоем с дном из скальной плиты, мерцая чистым золотым светом; я дрожала от возбуждения. Я не чувствовала неловкость – даже не опасалась, что меня увидят обнаженной в этом лесу. У меня было тело Дикого Ребенка. Я знала, что если кто-то меня увидит, он почувствует мою силу. Меня никто не тронет.

Теплый весенний ветер раскачивал сосны; я видела, как они шевелятся. Я чувствовала внутренний жар, как будто внутри горел костер. Я никогда раньше не ощущала себя такой сильной и дерзкой. Я была так далеко от своей матери, от своего пригородного детства, от печальной и замкнувшейся в себе изнасилованной девушки, которая стояла у мексиканской границы. За этой девушкой была тысяча миль. Она очищалась.

В следующем регистрационном журнале, который мне повстречался на пути, я нашла запись, которая меня удивила. В ней говорилось: «Вчера 30 миль, сегодня – уже 28. Была и дополнительная радость. Дикие Дети свирепеют. Массаж рук, массаж ног… другой массаж». Внизу стояло имя путешественника – Пантера. Я мимолетно виделась с ним возле города Бриджпорт, он был очень добр ко мне. У него была оливковая кожа и голубые глаза, такое сочетание меня удивило. Он говорил спокойно, а в глазах чувствовалась уверенность. У него был низкий, грубоватый и тихий голос. Мне пришлось наклоняться, чтобы расслышать, о чем он говорил. Мы проговорили минуту; затем он обогнал меня.

Я надеялась, что его слова – лишь неудачное совпадение.

День за днем я шла на север, сквозь снег, одна, устанавливая свое убежище в темноте, каждое утро просыпаясь в позе эмбриона, плохо соображая. По утрам было ужасно холодно. Часто я выходила на участки леса, припорошенные блестящим снегом. Иногда наносы старого снега, на котором я спала, были глубиной 50 футов. Я бы об этом не узнала, если бы не верхушки деревьев у своих ног.

Местность стала открытой. Я вышла из деревьев на безграничное снежное поле. Я ступила на него, чувствуя свою уязвимость и осторожно ступая по неровной выщербленной солнцем поверхности, похожей на океан пустых мисок, скользких и круглых. Я старалась наступать только на блестящие края впадин. На дне ям лежал мягкий тающий снег. Не слежавшийся. Если туда наступить, можно провалиться. Я чуть не наступила на пищуху, милое маленькое существо, меховой комочек, похожую на помесь кролика с бурундуком. Моя нога коснулась ее, она запищала и мгновенно убежала. Сердце сильно забилось в груди. Горячая кровь ударила в лицо, мне стало страшно от того, что я чуть не натворила. Я подумала о Никогда-Никогда, Ракушке и Бумере, без причины убивавших сурка. Это было невообразимо. Варварство. Они – дикари. Я представила, как они бросают камни в приступе яростного безумства, не чувствуя сострадания и отнимая жизнь, как этого требовала их жестокость. Мне стало интересно, много ли вообще требуется для убийства, достаточно ли гнева или любовного голода, чтобы превратиться из человека в зверя, глухого к состраданию.

Снежное поле шло вниз. Походка у меня стала шаткой, шаги неосторожными. Я шла, вонзая пятки в гладкую ледяную корку и разбивая ее. От моих тяжелых шагов по девственной поверхности разбегались трещины, как при ударе молотка по лобовому стеклу; мои удары вновь и вновь сотрясали мир. Мне нравился лопающийся звук на трескающейся поверхности, сам удар, проникающий вглубь еще на дюйм.

Затем я провалилась в снег, по самую шею.

Сердце мое замерло, и я попыталась высвободить руки; они были оцарапаны снегом и покраснели. Теперь я попыталась высвободиться полностью, но ноги застряли. Я не могла передвинуть ступни даже на дюйм. Я не чувствовала пяток. Я билась, у меня болели ребра. Но ничего не получалось. Я вжалась левым бедром в снежное море; хотя было больно, я продолжала все сильнее давить всем телом, пока от таяния снега яма не стала шире, а снег не превратился в мокрый лед. Я постаралась выбраться, вжимая обожженные снегом ладони в снег, толкаясь, толкаясь, больше не чувствуя боли, полная решимости. Но я оставалась в ловушке. Я даже не могла пошевелить пальцами ног.

И затем я вырвалась. Одним резким рывком я освободила тело. Я обрадовалась – это успех, – я вздохнула, отлично. Но я потеряла правую кроссовку. Она осталась в снегу на глубине пяти футов, застряла там. Я не думала и не останавливалась. Я стянула с себя флисовую футболку, обмотала ею голую ногу и отчаянно упорно стала копать.

На мне был только тонкий черный костюм для бега из спандекса и майка из полипропилена. Я не планировала так долго торчать в снегу. Когда яма в снегу расширилась, тело согрелось; правая ступня была холодной и замерзшей, а затем я ощутила жжение. Я подумала, что могу потерять ногу. Я отчаянно хотела жить и врывалась в снег. Наконец, я извлекла ледяную кроссовку. Я засунула в нее онемевшую ногу и похромала на север.

Я шла по стеклянным кромкам ям, стараясь находить тень, где снег оставался более плотным и еще не растаял на солнце, превратившись в мягкие чаши, – смертельные ловушки – но я не всегда могла их различить.