Шрифт:
Интервал:
Закладка:
II
Пастор церкви в Пасбэри мистер Грегори имел обыкновение перед завтраком совершать небольшую прогулку. В то утро стояла прекрасная осенняя погода, и он решил прогуляться до ворот своего дома, дождаться там почтальона, а заодно подышать прохладным свежим воздухом. Не успел он еще ответить и на половину тех вопросов, которыми с детской беззаботностью забросали ему юные отпрыски, также сопровождавшие его в этой прогулке, как появился почтальон. Среди утренних газет и прочей корреспонденции он обнаружил письмо, на конверте которого была наклеена иностранная марка с вычурным штемпелем, сразу же ставшая объектом жарких споров среди подрастающих членов семейства Грегори. Адрес изобиловал грамматическими ошибками, однако было заметно, что пером явно водила рука англичанина.
Вскрыв конверт и взглянув на подпись, пастор понял, что написано письмо доверенным камердинером его друга, мистера Сомертона. Вот что в нем говорилось:
«Достопочтенный сэр!
В настоящий момент я пребываю в состоянии крайнего беспокойства за жизнь моего хозяина и потому беру на себя смелость просить Вас как можно скорее прийти ему на помощь. Он перенес сильнейшее нервное потрясение и в данное время постоянно находится в постели. Мне еще никогда не доводилось видеть его в столь явном упадке сил, но я уверен, сэр, что никто и ничто не сможет помочь ему так, как сделаете это вы. Хозяин попросил меня написать вам и объяснить, как доехать до Коблица, откуда затем можно добраться до нас. Надеюсь, я правильно написал все, о чем хотел сказать, а если что не так, то прошу извинить меня — это от волнения и бессонных ночей. По правде говоря, сэр, нам бы доставило большую радость увидеть здесь в окружении одних лишь иностранцев лицо добропорядочного англичанина.
Остаюсь Ваш покорный слуга Уильям Браун.
P.S. То местечко, которое вам нужно, называется Стейнфолд.»
Читатель без труда во всех деталях представит себе картину того смятения, замешательства и спешки, которые сопровождали подготовку обитателей тихого дома беркширского приходского священника к срочному отъезду его главы в лето Господне 1859. Мне достаточно сказать лишь, что в тот же день поезд домчал мистера Грегори до города, где он смог приобрести билет на пароход, отплывавший в Антверпен, затем сесть на поезд до Коблинца, а уже оттуда добраться до Стейнфелда.
Как рассказчик, я осознаю всю ущербность своего пребывания в данном качестве, ибо сам никогда не бывал в тех местах, и никто из непосредственных участников всех описываемых событий не мог снабдить меня сколько-нибудь ясной информацией о том, что они из себя представляют. По моим понятиям, это должно было быть небольшое селение с внушительных размеров церковью, лишившейся многих своих древних реликвий; несколько окружающих ее ветхих массивных зданий преимущественно XVII века; что же касается самого аббатства, то, по существовавшим тогда традициям жизни на континенте, оно было перестроено в соответствии с требованиями моды того времени. В общем, я посчитал излишним тратить деньги на посещение этого места, поскольку даже если оно в действительности и являлось несколько более привлекательным, нежели считали мистер Сомертон или мистер Грегори, я полагал, что едва ли найду там хоть что-нибудь, что заслуживало бы моего интереса — за исключением, пожалуй, того предмета, на который я так и не удосужился взглянуть.
Постоялый двор, в котором разместились английский джентльмен и его слуга, являлся единственным строением, хоть как-то отвечавшим подобной цели. Мистер Грегори был немедленно препровожден возницей в дом, в дверях которого его уже поджидал Браун. Да, это был тот самый Браун, который, проживая в их беркширском поместье, наверняка являл собою и своими бесстрастными бакенбардами образец доверенного камердинера, но в данный момент никоим образом не напоминал столь внушительную фигуру. Одет он был в легкий твидовый костюм, а на гостя смотрел встревоженно, даже чуть раздраженно, и потому при виде его едва ли могло сложиться впечатление о том, что он полностью владеет ситуацией.
Трудно было переоценить его восторг при виде «лица добропорядочного англичанина», однако у него явно не нашлось слов, чтобы выразить эти чувства, а потому он лишь промолвил:
— Ну… я очень рад, сэр, я очень рад видеть вас здесь. И очень надеюсь на то, сэр, что хозяин также обрадуется, увидев вас.
— Кстати, Браун, как ваш хозяин? — поспешно спросил Грегори.
— Спасибо, сэр, думаю, ему уже лучше, кажется, уже лучше. Но если бы вы знали, какое ужасное время мы пережили. Надеюсь, сейчас он наконец уснул, хотя…
— А что, в сущности, случилось? Из вашего письма я так и не понял… Это что, какой-то несчастный случай?
— Видите ли, сэр, я даже не знаю, следует ли мне рассказывать вам об этом. Дело в том, что хозяин, как я понял, хотел бы лично сообщить вам о случившемся. Скажу лишь, что кости его целы — в этом я абсолютно уверен и благодарю за это Господа.
— А что говорит доктор?
Они уже подошли к дверям спальни Сомертона и разговаривали на полутонах. Грегори, который первым приблизился к двери, принялся было нащупывать ручку, собираясь войти в комнату. Браун не успел ответить на его вопрос, поскольку в этот самый момент из-за двери послышался ужасный крик.
— Ради всего святого, кто это?! — были первые услышанные ими слова. — Браун, это вы?
— Да, это я, сэр. И еще мистер Грегори, — поспешно ответил камердинер, в ответ на что послышался явно облегченный стон.
Они вошли в комнату, окна которой загораживали тяжелые шторы, не позволявшие ярким лучам послеполуденного солнца проникать внутрь. Грегори был потрясен видом ввалившихся щек на всегда спокойном лице его друга, который в настоящий момент сидел в постели и протягивал ему для приветствия свою дрожащую руку.
— Как я рад видеть вас, мой дорогой Грегори, — было первым, что произнес Сомертон при виде пастора, причем было заметно, что он говорит сущую правду.
Через пять минут после начала их разговора Сомертон немного пришел в себя. Как впоследствии сказал Браун, за все эти дни ему ни разу не доводилось видеть хозяина в столь добром здравии. За обедом он даже немного поковырял вилкой в тарелке и доверительно
