Миша вспомнил, как в девятом классе хотел стать рэп-исполнителем. Написал несколько коротких текстов о телках, о тачках, о бабках (не тех, что сейчас его тащили по лесу, о тех, что шуршали в кармане, смятые, заляпанные в крови). Он даже попытался начитать это перед зеркалом. Получилось хреново. Ему стало стыдно перед самим собой, и он спрятал эти стишки под кровать. Конечно, мамка нашла. Она всегда находила что-то такое, от чего Миша сгорал от стыда. Мамаша читала это вслух и рыдала от смеха. Миша залился красным. Она взглянула на него и зачитала:

Она долго смеялась и еще долго цитировала его стихи. А потом надела его кепку себе на голову и спросила, а не стать ли ей Гуфом, или кто там крутой рэпер?

– Вот твоя вода! Пожалуйста, не благодари.

Мишу перевернули и небрежно бросили вперед. И откуда у его мертвой мамаши столько сил? Да она передвигалась-то с трудом на последнем году жизни, даже в туалет не могла дойти, а тут протащила его по лесу и бросила, будучи мертвой.

Миша шлепнулся в лужу. Поскольку шея его не поворачивалась, то он уперся локтями в грязь и видел, только то, что было перед ним. Грязная лужа непонятно каких размеров. Вокруг была тина. Плавали жуки.

– Пей.

– Мама.

– Что, мама? Пей, я сказала. Вот вода, ты хотел пить. Если ты сейчас скажешь что-нибудь из разряда «мне нужна чистая вода» или «мне нужная обычная вода», «другая вода», «питьевая вода», клянусь, я замучаю тебя так, что жажда тебе покажется легким дискомфортом. Ты веришь, что я смогу? Веришь?

Миша пытался разглядеть ее отражение в луже. Он не мог повернуться. Он удерживал себя над лужей локтями. Правую руку начало жечь. Вода попала в раны. Но его это не беспокоило. Болевые каналы закупорились.

Он подумал, что вполне можно попить и из этой лужи. Можно. Тем более, болотная вода – еще это не самое страшное, что с ним произошло. Если он умрет, то уж точно не от грязной воды. Скорее всего, он не переживет тех ран, которыми его наградила сегодня банда ниндзя.

– Ладно, ладно. Я попью.

Он смотрел в лужу. Он разглядел под мутью, поднявшейся со дня, маленького черного жучка. Он проплыл и скрылся в грязи.

– Ну, чего ждешь?

– Сейчас грязь уляжется на дно, – сказал он.

– У тебя не очень много времени. Я даю тебе минуту. Минуту, понял?

– Да, я понял. Сейчас. Немного подожду и попью.

Он снова увидел черного жучка. Вот он высунулся из земли. Посмотрел на Мишу и снова скрылся.

Ушел, чтобы позвать своих друзей, скажет, посмотрите, какой большой ублюдок пришел на нас поглазеть. Посмотрите, у него культя вместо руки, а мамка тащит его по лесу, как сломанную игрушку, посмотрите, какой неудачник, глупый придурок, бывший рэп-исполнитель, таксист, девственник, бывший дрочер, теперь ему уже никогда не дергать свой крантик, если он не перейдет на левостороннее движение.

Жучок снова показался и закрутился, как в центрифуге. Какой-то странный танец. Может, он рыл себе нору? И тут справа от него показался еще один жучок. Он позвал друга. Второй жук стал ползать и что-то искать под водой. Может, пытался собрать немного еды для своих детей?

Миша смотрел на этих двоих обитателей лужи и совершенно увлекся, забыв о том, что его ждет мамка.

Кто-то схватил его за шиворот.

– Долго ты еще будешь пялиться в лужу?

– Две секунды, – ответил Миша.

Жучки суетились. Что-то они ему напомнили.

И тут Мишу передернуло. Внутри что-то вздрогнуло. Может, это его тело так просило воды? Наверное. Надо попить и валить отсюда.

Миша только хотел прикоснуться губами к водной глади, которая немного успокоилась, где муть опустилась на дно, как вдруг он увидел, что из-под грязи проступает что-то еще. Рельеф на дне лужи напоминал выгнутую пилу. Или…

Чью-то улыбку.

– Мама.

– Что еще? Пить, срать? Гамбургер? Элитную шлюху? Торт из говна со свечами?

– Мама, кажется, я…

Зачем ты убежал? Зачем бросил меня?

Шепот раздался откуда-то из леса.

– Опять эта дура!

– Мама-а-а! – закричал Миша.

В луже были глаза. Миша ощутил что-то прилипающее к его телу, проникающее внутрь. То, что он ощутил, увидев разъяренных собак, ни в какое сравнение не шло с этим чувством. Собаки пугали его физической расправой, но это… Это! Эти глаза. Они грозили кое-чем пострашнее. Собаки не могли вгрызться тебе в душу, не могли отравить ее. Они не имели туда доступа. Но эта тварь как раз-таки имела.

Один глаз вращался, а второй плавал рядом, будто одна хлопушка в тарелке с черным молоком. На дне под слоем грязи проступило лицо. Но разве это было лицо? На лице обычно есть нос, кожа, другие атрибуты. Тут же были только странные глаза и разрыв-пила вместо рта.

Оно расползлось, как подводные змеи. болотная тварь в два счета достигла обеих рук Миши и с громким шлепком обхватила их. Грязь снова поднялась со дна. Миша дернулся, попытавшись отползти, но он попался. Его руки приклеились к болотной кочке. Глаза плавали в мутной грязи, в этом странном теле. Это не что иное, как большой раздавленный головастик. А если это головастик, то какая же огромная жаба его высрала? Размером с трехэтажный дом, в котором жил Миша.

– Мама, оно схватило меня! – завизжал он своим тихим шепотком.

Миша почувствовал, как холод пробирается по его нервам. Холодные муравьи. Но этот холод действовал успокаивающе. Последние остатки боли отступали под натиском мороза. Он чувствовал то же, что и мертвецы. Ничего. Существо умертвляло его. Холод проник во все тело. Сначала Миша почувствовал, что он замерзает, будто лежит на льду в Антарктиде, внутри его еще оставалось тепло. Но потом все чувства ушли. И боль, и холод, и, возможно, жизнь.

– Ма-а-а-а…

Но она ему не отвечала. Но почему? Почему?

Существо обтягивало Мишу. Оно поглощало его. Он чувствовал, как тонет в холодной пучине, но ничего не мог сделать. Он попытался повернуться, но та-а-а-ак медленно двигался, а болотное желе уже добралось до паха, до шеи, правая половина головы была уже вся внутри твари. А глаза, плавающие в желе, подплыли к лицу Миши.

Тебе нравится?

«Маша?»

Миша видел жуков, плавающих внутри твари. Видел мертвых лягушек, траву, пауков, обглоданных рыб и чьи-то пальцы. Эти пальцы подплыли к его левой руке и легли в его ладонь. Такие знакомые на ощупь, маленькие и знакомые. Они вцепились в него, как зубы Греты.

Не отпускай меня больше. Не отпускай, как тогда.