«Жаль терять таких бойцов, как люди герцога, – подумал барон и улыбнулся еще шире, посмеиваясь над собой. – Но жалость должна быть жестокой!»

Он кивнул сам себе. Поражение по определению означает безвозвратные потери. Перед человеком, способным принимать правильные решения, лежала вся вселенная.

А неуверенных в себе кроликов надо было найти и загнать в норы – как иначе контролировать и разводить их? Барон представил себе своих солдат как пчел, атакующих кроликов.

«Медовым звоном гудит день, когда на тебя трудится довольно работящих пчел», – подумал он.

Позади открылась дверь. Барон рассмотрел отражение в темном стекле иллюминатора, прежде чем обернуться.

Вошел Питер де Врийе, за ним следовал Умман Куду. Начальник личной гвардии барона. За дверью суетились люди, виднелись бараньи лица стражников. В его присутствии они старательно напускали на себя такой тупой вид.

Барон обернулся.

Питер тронул указательным пальцем спадавшую на лоб прядь в обычном своем насмешливом салюте.

– Славные новости, милорд! Сардаукары доставили к нам герцога!

– Само собой, – отозвался барон своим гулким басом. Он разглядывал мрачное, злодейское выражение на женоподобном лице своего ментата. И глаза – затененные щелочки сплошной синевы.

«Скоро мне придется отделаться от него, – подумал барон. – Он почти уже пережил свою полезность. Почти уже достиг момента, когда он станет опасен для меня. Однако прежде необходимо сделать так, чтобы народ Арракиса возненавидел его. Н-ну а потом – потом они будут приветствовать моего Фейд-Рауту как своего спасителя».

Барон перевел взгляд на начальника своей гвардии – Уммана Куду. Острые скулы, подбородок словно туфля. Человек, которому барон мог доверять, ибо хорошо знал все его пороки.

– Прежде всего где изменник, выдавший мне герцога? – спросил барон. – Надо бы его наградить.

Питер изящно повернулся на носке, махнул стражнику снаружи.

Там задвигались темные силуэты. Вошел Юйэ. Его движения были скованны и вялы. Усы уныло свисали с красно-лиловых губ. Лишь старые глаза выглядели живыми.

Пройдя три шага, Юйэ по знаку Питера остановился, глядя через помещение на барона.

– А-ахх, вот и наш доктор Юйэ. Приветствую!

– Мое почтение, милорд барон…

– Мне сказали, вы все-таки подарили нам герцога.

– Я выполнил свою часть соглашения, милорд.

Барон взглянул на Питера. Тот кивнул.

Барон вновь посмотрел на Юйэ.

– Стало быть, придерживаемся буквы договора, э? А я… – Он словно выплюнул: – Что я должен был сделать в ответ?

– Вы сами помните что, милорд Харконнен.

Теперь Юйэ позволил себе думать. В его голове оглушительно отдавалось беззвучное тиканье часов. Он уже видел еле заметные знаки, выдававшие барона. Да, Уанна была мертва – и эти негодяи ничего не могли уже ей сделать. И это хорошо – иначе у них по-прежнему была бы узда для него. Поведение же барона указывало на то, что эта узда исчезла…

– Вы полагаете, я должен это помнить?

– Вы обещали освободить от страданий мою Уанну.

Барон покивал:

– Ах да. В самом деле. Теперь я вспомнил. Действительно, я обещал это. Собственно, именно так и удалось нам обойти имперское кондиционирование. Помнится, вы не могли вынести вида этой вашей Бене-Гессеритской ведьмы, корчащейся в болеусилителях Питера. Н-ну что же – барон Владимир Харконнен всегда держит свое слово. Я обещал, что избавлю ее от мучений и позволю тебе соединиться с ней. Да будет так! – Он махнул Питеру.

Синие глаза Питера остекленели. Его движение было совсем кошачьим – внезапным и плавным. Когтем сверкнул нож, вонзаясь в спину Юйэ.

Старик замер, вытянулся, не отрывая взгляда от лица барона.

– Вот ты и присоединишься к ней! – крикнул барон. Юйэ стоял пошатываясь. Губы его шевельнулись; он говорил очень четко и словно бы нараспев:

– Ты… думал… ты… по… бе… дил… меня… Ты… ду… мал, я… не… знал, что… я… купил… для… своей… Уанны.

Он упал. Не склонился, не обмяк, не осел. Упал, как падает срубленное дерево.

– Так присоединись к ней! – повторил барон. Но эти слова прозвучали как слабое эхо.

Слова и поведение Юйэ наполнили его дурными предчувствиями. Он резко переключил свое внимание на Питера, который как раз вытирал лезвие ножа куском ткани. Синие глаза светились удовлетворением.

«Вот, значит, как он убивает, когда делает это своими руками, – подумал барон. – Полезно знать такие вещи».

– Итак, он все-таки выдал нам герцога? – спросил барон.

– Да, милорд, разумеется, – ответил Питер.

– Ну так приведите его сюда!

Питер бросил взгляд на капитана гвардейцев – тот бросился выполнять приказ.

Барон опустил взгляд на тело Юйэ. Тело упало так, что казалось, оно не из костей и плоти, а из дуба.

– Никогда не верил предателям, – проговорил барон. – Даже и таким, которые превращены в предателей мной самим.

Он посмотрел в ночь за иллюминатором. Вся эта черная тишина снаружи принадлежала теперь ему, и он это знал. Артиллерия у Барьерной Стены уже замолчала: ставшие, ловушками норы были завалены, пойманные звери обречены. Неожиданно барона поразила мысль, что он не может представить ничего прекраснее этой абсолютной черной пустоты. Если только не считать белого на черном. Серебристо-белого на черном. Молочно-белого, как изысканный фарфор.

Но неуверенность не оставляла его.

Что хотел сказать этот старый дурак доктор? Он скорее всего понимал, что его ждет. Но что он имел в виду, говоря о поражении? «Ты думал, что победил меня…»

Что он имел в виду?

Ввели герцога Лето Атрейдеса. Его руки были скованы цепью, орлиное лицо в грязи. На груди мундира зияла дыра – кто-то вырвал нашитый герб. С пояса тоже свисали оторванные лоскуты – поясной щит срывали, не расстегнув ремешки на мундире. С мясом. Безумные, остекленевшие глаза.

– Н-н-нуу… – протянул барон. Он глубоко вдохнул и остановился в неуверенности. Понял, что заговорил слишком громко. Он так долго ждал этого мгновения – и вот оно утратило часть своей прелести!

Будь проклят чертов доктор – во веки веков!

– Я вижу, доброго нашего герцога накачали наркотиками, – заметил Питер. – Собственно, Юйэ так и поймал его – одурманил. – Питер повернулся к герцогу. – Это так, любезный герцог? Вы одурманены?

Голос шел откуда-то издалека. Лето чувствовал цепь на руках, ноющую боль в мышцах; чувствовал свои потрескавшиеся губы, горящие щеки, сухой вкус жажды во рту. Но звуки он слышал плохо – они доходили до него глухо, словно сквозь ватное одеяло. И он почти ничего не видел, только смутные тени.