— Видите ли, проблема в том, что нам сообщили, будто эти документы поддельные. Это разрешение на проживание и впрямь выглядит не очень достоверно. В общем, мы получили сигнал и обязаны все проверить.

— Что? Кто вам сказал такую чушь? Разрешение на проживание подписано отцом Блессингса. Вы, конечно же, его знаете — он начальник иммиграционной службы. Может, вам спросить у него, ррэ?

— О да, я знаю это, но есть одна проблема. Отец Блессингса в отпуске и уехал на свое пастбище в Центральном Кгагалагади. Его не будет недели две.

— Так, а как насчет ммэ Чики? Она тоже присутствовала, когда он подписывал.

— Она во Франсистауне. Уехала на похороны. Вернется в понедельник. А до тех пор, пока мы не получим официального подтверждения, боюсь, нам придется забрать вас в участок.

А надо вам сказать, что произошло все это в четверг.

— Может, подождем их возвращения? — улыбнулся я, все еще теша себя надеждой.

Инспектор отвел свои темно-карие очи и сказал, что ему очень жаль, но это невозможно.

Внезапно меня стал разбирать смех. Что за бред?!

— Надеюсь, камеры у вас с удобствами? — нервно хихикая, я рассеянно блуждал по дому, собирая вещи и запихивая их в сумку. Всего за несколько недель два раза оказаться в африканской тюрьме. Ха-ха, вот те на. Ну и дела! Затем меня так же внезапно охватил полнейший ужас. Что со мной будет?

Мы забрались в одну из машин. Отец Стеллы захлопнул дверцу, и мы поехали через буш, безмолвный в такую жару. Впереди нас бесшумно пролетела стайка золотистых птичек и быстро исчезла из виду.

— Так кто сообщил вам подобную ерунду, ррэ?

— Ох, боюсь, не могу вам этого сказать. Это, естественно, конфиденциальная информация. Ррэ, лучше подумайте, кто еще может подтвердить, что ваши документы подлинные?

Вперив взгляд в клубы пыли, рассеивающиеся позади нас, я напрягал мозги, силясь вспомнить, кто же еще присутствовал, когда я получал разрешение. И пока я пытался сосредоточиться, дабы выявить свидетелей того дружеского собеседования, что было у меня с иммиграционным чиновником, в голову закрались и другие тревожные мысли относительно будущего. Кто будет присматривать за детьми завтра утром? Миссис Сичилонго и Кибонье смогут провести занятия, предположил я, но как же крайне важная футбольная тренировка, последняя перед ответственным матчем? Там будет Габамукуни, и он, конечно, поможет, однако в последний раз, когда я назначил его ответственным, а сам в это время проставлял оценки под тенистыми джакарандами, наш садовник удовольствовался лишь тем, что обвел мяч вокруг детей, поиграл им коленями и головой, а затем отправил в сетку вне досягаемости ошеломленного вратаря Хэппи. Кроме того, конечно же, стояла проблема контрольных, которые должна была провести инспекторша. Представляю, как ммэ Моквена будет рада узнать, что временный директор школы заключен в тюрьму по подозрению в незаконной иммиграции, подделке документов и одному лишь Небу известно в чем еще. Я уже видел, как эта дамочка неумолимо берет управление школой в свои руки, щелкает очками, запрещает футбол и начинает изо дня в день муштровать детей. Я же тем временем буду влачить жалкое существование на воде и хлебе, сочиняя мемуары и записывая их на клочках жесткой бумаги, вымоленной у сурового надзирателя.

И тут меня осенило. Ну конечно! Ммэ Моквена! Суровая инспекторша так жаждала проверить мои полномочия, что даже — она сама сказала мне об этом — посетила иммиграционную службу, дабы убедиться, что все в порядке.

Когда мы остановились во дворе полицейского участка, я взволнованно заявил инспектору, что вспомнил, кто может свидетельствовать в мою пользу, и он был весьма удивлен моей нетерпеливостью, особенно когда я схватил его за руку и, пока мы поднимались по ступенькам и входили в стеклянные двери, принялся отплясывать джигу.

— Сейчас проверим, ррэ, — только и сказал он, усадив меня в удобное кресло в приемной, а сам ушел в кабинет.

Вцепившись в пластиковый стаканчик чая из rooibois[73] отнюдь не стимулирующего напитка, я ждал, наблюдая за полицейским персоналом, снующим туда-сюда во исполнение своих служебных обязанностей. Вознадеявшись, что ммэ Моквена окажется моей спасительницей, сколько бы иронии в этом ни заключалось, я сосредоточился на загадке, кто же это предпринял попытку — и, надо признать, весьма удачную — подложить мне такую свинью.

До этих пор мои отношения с местными жителями были неизменно теплыми, а во многих случаях и дружескими. С Клевером мы все так же то и дело встречались за бутылочкой пива в «Крутом кабаке», а Пинки частенько весьма громко и бурно приветствовала меня на улице и даже познакомила со своими не менее эмоциональными подружками. К этому времени я знал родителей большинства детей, и они неизменно выражали свою признательность за все мои старания и от души давали разнообразные советы, как мне лучше устроить свою жизнь в Касане. Экспатрианты, с которыми я общался, были людьми вполне культурными и приятными, а некоторые — пилот Крис, Оливер, Боан и другие — стали моими добрыми друзьями, и мы общались также за пределами «Старого дома». Единственный, с кем я когда-либо обменивался резкими словами, был Дирк, но это было давно.

Если только, если только… И тут на меня снизошло очередное озарение. Если только попытки ррэ Муки добраться до сути махинаций Дирка оказались не столь ловко замаскированными, как тот воображал. Но каким же образом Дирк связал меня со своими злополучными клиентами?

Мои размышления были прерваны голосами, раздавшимися из кабинета инспектора. Он провел к себе посетителя через другую дверь, и теперь оба энергично обсуждали что-то на сетсвана. Хотя мне и не было понятно, о чем шла речь, я тут же узнал отнюдь не сладкозвучные интонации ммэ Моквены. Что же она говорит? По тону ее судить трудно, ибо даже когда эта дама была спокойна, ее голос все равно звучал пугающе резко. По крайней мере, она хоть пришла.

Вскоре, минут через десять, я услышал, как инспекторша удалилась, и затем воцарилась тишина.

Я сидел и ждал, легонько постукивая ногами по мраморному кафелю.

По дороге домой, в машине инспектора, который направлялся на футбольную тренировку, все прояснилось. Мои подозрения, естественно, оказались верными. Дирк, или же один из его сыновей, накануне поздно вечером подкинул дежурному сержанту записку, в которой излагался ряд подозрительных причин моего пребывания в Ботсване. Многие были столь абсурдными, что я даже до конца их и не понял. Кажется, там было все, начиная от торговли слоновой костью и заканчивая браконьерством — якобы я незаконно охотился на очень редкие виды, — однако эти домыслы были отвергнуты полицией как совсем уж смехотворные. Пожалуй, более всего меня задело обвинение, что я являюсь своего рода постколониальным агитатором, распространяющим идею, будто британцы более желательны в качестве учителей и наставников молодежи, нежели их ботсванские коллеги. Я уже собрался было разубеждать в этом инспектора, но тут он заверил меня, что в подобную чушь никто не верит. К моему величайшему удивлению, ммэ Моквена подтвердила не только подлинность моих документов, но и мою полнейшую пригодность к работе.