видать, — ломаным голосом ответил наводчик, а через некоторое время окликнул старшину: — Видите, слева от нас появился танк?

— Так это же «тигр»! — воскликнул Шпак.

— По нему я и шарахну бронебойным. Вот танк спустился в лощину, вот он медленно лезет на горку, скорость у него малая, и я легко возьму его на мушку...

«Нужно принести сюда бутылки с горючкой: если вражьи танки прорвутся через окопы, их нечем будет остановить», — до боли резанула старшину эта мысль. Он подозвал к себе подносчика снарядов Ивана Волкова, статного парня с крутыми плечами и выпуклой грудью — до службы он работал в колхозе кузнецом.

— Иван, тащи сюда в ящике бутылки с зажигательной смесью, — распорядился Шпак. — Там же, но в другом ящике, прихвати десяток гранат.

Волков, однако, не сразу пошёл исполнять приказ командира орудия. Шпак едва не вышел из себя.

— Чего стоишь? — окликнул он бойца. — Танки уже на подходе к нам. Ты что, не видишь?

Иван поднял рыжие, как пшеничные колосья, брови — длинные, густые, они нависали у него над глазами и, казалось, вот-вот закроют их.

— Зачем бутылки, товарищ старшина? — спросил он, косясь на Шпака.

Иван почёсывал правую щёку, где у самого носа чернела бородавка величиной с горошину. Сквозь неё уже проступила кровь.

— Перестань чесаться, Волков! — повысил голос старшина. — Не то ещё случится заражение крови. Как только кончится бой, сходишь в санчасть, там эту бородавку медсестра Мария Ивановна прижжёт, и она со временем отпадёт.

В окоп, где стояло орудие, спрыгнул командир огневого взвода старший лейтенант Фёдор Кошкин. Был он широк в плечах, лицо открытое, волевое, глаза, подчёркнутые синевой, горели яркими лучиками.

— Танки видишь, старшина? — раздражённо спросил он.

— Не слепой, — сдержанно отозвался Шпак.

— Тогда почему твоё орудие молчит?

— Жду, когда танки подойдут ближе, чтобы бить прямой наводкой.

Командир огневого взвода Кошкин предупредил Шпака, что немцы наверняка нанесут удар в стык между двумя стрелковыми дивизиями и в образовавшуюся брешь бросят мотопехоту.

— Ваше орудие стоит на их пути, — сдержанно промолвил Кошкин, и Шпак понял, что старший лейтенант не на шутку встревожен.

— На моём рубеже не пройдёт и полевая мышь, не то что танк, — бодро заявил Шпак, улыбаясь кончиками губ. — Уж поверьте, не ради красного словца сказываю. Если что — сам встану за пушку! — После короткой паузы, передохнув, он добавил: — Мне звонил командир полка, спрашивал, как себя чувствует капитан Кольцов. А потом он заговорил о вас, что будете временно командиром батареи. Это правда?

— Да! — подтвердил Кошкин. — И я дал своё согласие. Конечно, тяжко мне будет, но я так считаю: или грудь в крестах, или голова в кустах! — И он легко, по-девичьи, рассмеялся.

Шпак не знал, как долго станет длиться бой, но его, как и Кошкина, заботило одно — выстоять, чего бы это ни стоило. Это не так много, но и не так мало. Боялся тоже одного — только бы шальная пуля или осколок не сразили его.

Он уже привык к фронтовой жизни, полной тревог и опасностей. И предстоящую фашистскую танковую атаку он воспринимал как самое обычное дело и особого волнения не испытывал. Беспокоило другое: в расчёте молодые ребята, лишь один ефрейтор Игнат Рябов побывал в боях под Москвой и Сталинградом, хорошо проявил себя, даже получил медаль «За отвагу». Сергей Буряк наводчик подготовленный, но как он поведёт себя в бою, не сдадут ли у парня нервы?..

Протяжный гул двигателей уже доносился в окопы, значит, танки подошли ближе. Шпак выглянул из-за бруствера. Кажется, что до броневых машин рукой подать. «Пора...» — молнией пронеслось в голове старшины, и он звонко скомандовал:

— По фашистам осколочным — огонь!..

Орудие плеснуло жарким огнём, а звук от выстрела заглушил окрест все другие шумы, в ушах — звон. Старшина увидел, как из казённика[17] вылетела дымящаяся гильза и со звоном упала на железный лафет пушки. И тут же Шпак перевёл взгляд на поле. Передний танк обдало огнём и дымом, он словно на что-то наскочил и замер на месте. Но вот дым рассеялся, и бойцы увидели, что он стал крутиться, как подбитая в крыло птица, а башня его вращалась, словно в лихорадке.

— Поджарили фрица паршивого! — воскликнул старшина. Он крикнул наводчику: — Бери на прицел второй танк!.. Да поживее!..

Но заряжающий почему-то замялся: он никак не мог подать в казённик очередной снаряд, что-то ему мешало.

— Рябов, снаряд... Чего ждёшь? — только и выдавил из себя Шпак.

В один прыжок он подскочил к бойцу, чтобы помочь ему, но Рябов уже сам дослал снаряд и с виноватым видом посмотрел на старшину.

— Рукав гимнастёрки зацепился за рукоятку замка, — объяснил он.

— Огонь! — скомандовал старшина.

Но что это? Шпак до боли сцепил губы — промах!

Второй танк легко обошёл подбитого «тигра», на мгновение остановился и пальнул из своего орудия. Снаряд разорвался на бруствере, метрах в пяти от ровика, где находилась пушка старшины. Слышно было, как осколки от снаряда звонко ударили в орудийный щит, а взрывная волна положила всех на горячую землю. Первое, что увидел Шпак, когда поднялся с земли, — подносчик снарядов Иван Волков корчился неподалёку от орудия, чуть дальше от него на траве лежал Рябов и стонал.

— Расчёт, к орудию! — гаркнул во весь голос старшина.

Но к пушке подскочил лишь наводчик Буряк. Он крутил головой и стряхивал с себя пыль и прилипшую к гимнастёрке землю. Шпак подошёл к Волкову и перевернул его на спину. На побледневшем лице бойца была кровь. Открыв глаза, он застонал, хватаясь рукой за плечо. И сам он был не свой, что-то бормотал себе под нос, но разобрать слова Шпак не мог. Наконец Иван отчётливо произнёс:

— Болит плечо, как будто кто-то вогнал в него иголку, а в голове шум...

— Лёгкая контузия, — успокоил его Шпак. — Это пройдёт. Давай к орудию!..

А заряжающий Игнат Рябов всё ещё лежал на земле, у ящика со снарядами. Старшина помог ему подняться.

— Ты что, ранен? — спросил он.

— Взрывная волна бросила на бруствер, и я