– Ладно. Годится, – поморщился Высоцкий. – А тебе, Вовчик, еще чуток порепетировать, и впору на сцену… «Стюардесся»…

У него были особые отношения с «Аэрофлотом», даже скрепленные официальным договором о предоставлении взаимных услуг, о чем знали все «стройные, как Ту», бортпроводницы международных авиалиний – и Танечка Виноградова, и Людочка Сычева, и другие, чьи фотопортреты украшали рекламные проспекты «Летайте самолетами «Аэрофлота»!» Но на внутренних рейсах порой возникали сложности.

Летели как-то с театром на гастроли, вспоминал Леонид Филатов, Владимир Семенович сел и закурил. Подошла девочка-стюардесса, говорит: «У нас не курят». «Опустила», можно сказать. Он потушил сигарету. Через какое-то время опять закурил. Опять идет: «Мне что, командиру пожаловаться?» Он снова погасил свой любимый «Winston». Потом не выдержал – ну курить-то хочется! – снова прикурил. А девочка тут как тут: «Ну, как мне с вами разговаривать?!» Тут он уже окончательно расстался с надеждой покурить, потушил. Но когда девочка, покачивая попкой, уходила в даль салона, тихо, словно про кого-то другого, сказал: «Эх, дурочка, знала бы ты, кого везешь!..» Он так по-детски это сказал: э-эх, дескать, кого же ты не узнала!.. Наблюдательный, как снайпер, Филатов считал, что Владимир Высоцкий свою жизнь смотрел, как кино: Марина, песни, сумасшедшая слава на всю страну. Словно какая-то заэкранная жизнь. Как будто не с ним. Хотя, конечно, знал себе цену, но относился к этому как-то отстраненно.

При этом каждая новая романтическая встреча казалась ему последней – и на всю жизнь. «Ванька, – признавался он Бортнику. – Все! Это она! Последняя…» Или звонил ему ночью: «Ванька! Все! Это невероятно…» Проходит время – и: «Ива-ан! Ну такого я еще…»

этой категоричной фразой начинал свой так и незавершенный «Роман о девочках» Владимир Высоцкий.

А что же иностранки? Они, в свою очередь, любили Высоцкого. Даже герои песен поэта искренне верили:

Напомню, до 1973 года Владимир Семенович отмечен был клеймом – «невыездной». Однако на «проникновенье наше по планете», как известно, это мало влияло. Не зря же знаменитый польский актер Даниэль Ольбрыхский говорил, что его поколение учило русский язык во многом благодаря песням Высоцкого и Окуджавы…

– Пьетр, это ты?

Петр Вегин сразу узнал свою польскую подружку Лилиану Короткову по милому акценту.

– Лиличка, а кто же еще?!. Конечно, я! Ты откуда?

– Из Шереметьево. Только прилетела…

– О! И сразу же звонишь мне! Пшепрашам, пани! Цалую рончики!

– Я уже получила багаж. Хочу заехать к тебе, ты не против?

– Чекам, Лиличка, чекам! – познания поэта в польском, похоже, были уже на исходе.

– Пьетр, ты должен мне помочь!!! Я тебя умоляю! Я получила задание от редактора – срочно, любой ценой встретиться с Владимиром Высоцким и сделать с ним интервью. Ты же его знаешь, так? Сможешь помочь?..

– А почему не интервью со мной? – Вегин изобразил обиду.

– Это уже наедине, – выкрутилась журналистка.

– Ладно, приезжай. А я пока что-нибудь придумаю, – согласился Петр. – Жду…

Пока суд да дело, Вегин позвонил Высоцкому.

– Петька, ты, что ли? Привет! Ты меня в дверях застал, улетаю на репетицию. Что-то случилось?

Вегин в двух словах обрисовал ситуацию.

– Полька? Ладно, давай встретимся. Приходите к служебному входу, я выйду перед началом спектакля, проведу. Сегодня «Десять дней, которые потрясли мир». Не видел? Позор… Да шучу я… У меня там будут большие интервалы между сценами, вполне сможем поговорить. Магнитофон у твоей Лили есть? Новую песню спою – только что закончил.

Как договаривались, Высоцкий встретил своих гостей, проводил в зал, усадил и показал, куда надо будет пройти, когда он закончит свою сцену. Потом предупредил дежурную, чтобы эту пару пропустили в его артистическую. Лилиана сияла от восторга.

В перерыве уютно, по-домашнему устроились в гримерной. Владимир тут же закурил и, откровенно разглядывая Лилиану, вытирал большой салфеткой взмокшее от пота лицо. А она не сводила с него глаз. Вегин тем временем надписал Высоцкому свою новую книжку, которую тот тут же сунул в карман пиджака:

– Чтобы здесь не забыть в суматохе. Да и спереть могут, – подмигнул он и добавил, обращаясь к Вегину: – Когда-нибудь я тоже тебе подарю свою… Вот же везунок – и книги у него выходят, и красавицы вон какие с ним…

Потом повернулся к Лилиане:

– Ну ладно. Про Высоцкого ты наверняка все знаешь, может, даже больше, чем я сам… Давай, включай свой кассетник, я спою новую песню – только сегодня закончил. Петька позвонил как раз, когда я только отложил гитару. Между прочим, вы с ним будете одними из первых слушателей.

Вегин рассказывал: «Он пел с явным удовольствием, и нам доставляя радость, и сам ее получая. Лилиана склоняла золотые локоны на свой магнитофончик и смотрела на Володю с откровением Магдалины. Закончив петь, Володя даже не спросил – понравилась ли новая песня: это само собой – как же может не понравиться, если и сам сияет, и полька забыла все вопросы, которые она заранее приготовила… После спектакля были еще какие-то Володины гости, и мы все вместе поехали в ВТО… Кончилось все, естественно, заполночь…»

Вегин с Лилианой уехали, и потом до самого рассвета крутили пленку:

Интервью? Тоже получилось. Лилиана была не только красивой, но и способной журналисткой.

Вспоминая ушедшую эпоху, Вегин писал: «Мы жили в одно время, в одном городе, любили самых очаровательных девчонок – девчонок нашего поколения, одним радостям радовались и одними слезами плакали…»

В альманахе «День поэзии 1975» (составитель – Петр Вегин) появилась первая прижизненная публикация стихов Высоцкого «Из дорожного дневника». А еще через пять Вегин, оглушенный гибелью собрата-поэта, написал:

Только лучше бы не было повода писать эти строки.

Из всех советских актеров своенравная актриса Барбара Брыльска выделяла лишь Владимира Высоцкого. Не менее популярная ее соотечественница – певица, лауреат Сопотского фестиваля Марыля Родович после смерти поэта первой в Польше исполнила знаменитые «Кони привередливые». А ранее, слушая Марылю в домашнем застолье, Владимир Семенович нахваливал ее: «Ты рычишь, как зверь…» Нет-нет, с ней романа у Высоцкого не было. Зато у нее был – с красавцем Даниэлем Ольбрыхским. «Когда мы… приезжали в Москву, – вспоминал Данек, – Володя забирал нас из гостиницы к себе. Отдавал свою спальню, а сам ложился в кабинете. Мой бурный роман с Марылей протекал на Володиных глазах…»