Время от времени он открыто критиковал Москву при Лейле. Однажды, слегка увлекшись, он назвал коммунистический строй «плохим, неверным и преступным».

— Да хватит болтать! — осадила его Лейла. — Это просто треп, все равно ты ничего не изменишь, какой смысл вообще об этом говорить?

Гордиевского задели ее слова, и он не выдержал:

— Откуда тебе знать? Вдруг как раз я что-то изменю. Может быть, когда-нибудь ты узнаешь, что я мог что-то изменить — и у меня получилось?

И все же он вовремя осадил себя. «Я замолчал. Я понимал, что если продолжу, то скажу ей больше, чем следует, или подам намек».

Позднее Гордиевский размышлял: «Она не поняла бы меня. Никто бы меня не понял. Никто. Я никогда никому ничего не говорил. Это было немыслимо. Просто немыслимо. Я оставался в одиночестве. В полном одиночестве». В сердцевине его брака пряталась пустота — тайное одиночество.

Гордиевский обожал жену, но не мог рассказать ей правду, не мог довериться ей. Лейла все еще принадлежала к КГБ. А он — уже нет.

В то лето, когда Гордиевский ездил в отпуск в Москву, его вызвали в штаб Первого главного управления, где в «верхах» решался вопрос о его будущем. Николай Грибин — разносторонне одаренный, игравший на гитаре молодой специалист, с которым Гордиевский познакомился еще в Дании, — возглавлял теперь британо-скандинавский отдел. Он проявил «истинное дружелюбие» и сообщил Олегу, что речь идет о двух вариантах его повышения: на пост его заместителя тут, в Москве, и на должность резидента в Лондоне. Гордиевский вежливо, но твердо дал понять, что для него предпочтительнее второй вариант. Грибин посоветовал ему проявить терпение: «По мере возрастания чьих-либо шансов стать главой лондонского отделения, — заметил он, — обстановка накаляется все сильнее, интриги плетутся еще искуснее», — но обещал оказать Гордиевскому всяческое содействие.

Потом разговор перешел на политику, и Грибин очень тепло отозвался о Михаиле Горбачеве — новой яркой звезде на коммунистическом небосклоне. Сын комбайнера, Горбачев быстро поднялся по лестнице партийной иерархии и еще до пятидесяти лет умудрился стать членом Политбюро. Широко ходили слухи, что именно он сменит на посту генсека Черненко, уже явно стоявшего одной ногой в могиле. Как сказал Гордиевскому Грибин, «КГБ пришел к заключению, что это самая лучшая фигура для вывода страны из того положения, в котором она оказалась».

Ровно к такому же заключению пришла и Маргарет Тэтчер.

Она увидела в Горбачеве того самого энергичного русского лидера, какого и желала найти: реформатора, человека широких взглядов, бывавшего не только в странах социалистического лагеря — в отличие от остальных узколобых кремлевских геронтократов. Британский МИД осторожно забросил удочку — и летом 1984 года Горбачев принял приглашение посетить Британию в декабре того же года. Чарльз Пауэлл, личный секретарь миссис Тэтчер, сказал ей, что этот визит предоставит «уникальную возможность — попытаться проникнуть в умы следующего поколения советских руководителей»[63].

Не менее уникальная возможность открывалась и перед Гордиевским. Как начальнику линии политической разведки в резидентуре, ему предстояло отвечать за составление меморандумов для Москвы, то есть за информирование Горбачева о том, чего ему стоит ожидать; а как британскому агенту, ему предстояло извещать МИ-6 о подготовке советской делегации к предстоящему визиту. Такого в истории разведки не бывало еще никогда: шпион оказался в удивительно выгодном положении, благодаря которому он мог во многом направлять и даже режиссировать встречу двух мировых лидеров, шпионя на обе стороны и обеспечивая их важными разведданными. Гордиевский мог советовать Горбачеву, что ему лучше говорить Тэтчер, и одновременно подсказывать Тэтчер, что ей лучше сказать Горбачеву. И если встреча пройдет хорошо, это повысит шансы самого Гордиевского занять должность резидента — и вместе с ней получить доступ к невиданному богатству новых разведданных.

Новость о том, что в Лондон приедет вероятный будущий глава советского государства, ввергла лондонскую резидентуру в вихрь лихорадочных приготовлений. Из Москвы полился безостановочный поток распоряжений и запросов, понадобилось срочно предоставить подробнейшую информацию обо всех сторонах британской жизни — политической, военной, технической и экономической. Особый интерес представляло забастовочное движение шахтеров: одержат ли они победу? Кто и как их финансирует? В Советском Союзе забастовки, конечно же, были запрещены. Центр запрашивал подробные инструкции: чего ожидать Горбачеву от британцев и не замышляет ли британская разведка каких-нибудь неприятных сюрпризов. В 1956 году, когда с визитом в Лондон приезжал Хрущев, МИ-6 напичкала «жучками» гостиницу, где он остановился, отслеживала его телефонные звонки и даже подсылала аквалангиста — обследовать корпус крейсера, на котором советский вождь прибыл в Британию.

У обеих сторон взаимное недоверие давно вошло в привычку. Горбачев был преданным членом партии, порождением советского строя, Тэтчер же оставалась громогласным противником коммунизма как идеологии, которую она считала аморальной и деспотичной. В 1983 году, выступая в фонде Уинстона Черчилля в США, она говорила: «Есть ли совесть у Кремля? Задаются ли там вопросом, в чем состоит цель жизни? Зачем это все?… Нет. Их убеждения глухи к голосу совести, чужды понятиям о добре и зле». История отвела Горбачеву роль либерального прогрессивного деятеля. Будущий идейный вдохновитель гласности и перестройки возьмется за коренное преобразование Советского Союза и высвободит при этом такие силы, которые приведут в итоге к распаду страны. Но в 1984 году никто бы не сумел угадать признаки грядущих событий, которые были уже не за горами. Тэтчер и Горбачев стояли тогда по разные стороны обширной политической и культурной пропасти, разделявшей их. Успех их встречи отнюдь не был гарантирован. Для того чтобы произошло сближение, требовалось пустить в ход тонкую дипломатию и тайные интриги.

В КГБ увидели в предстоящем визите в Британию шанс усилить позиции Горбачева. «Когда он соберется в Лондон, мы попросим вас прислать нам краткий, но достаточно полный и глубокий анализ обстановки в Англии, — сказал Грибин Гордиевскому в завершение их беседы. — Такой, чтобы, изучив этот документ, он мог быть воспринят англичанами как человек исключительно высокого интеллекта».

Гордиевский и его команда принялись за работу. «Мы буквально засучили рукава, — вспоминал Максим Паршиков, — и принялись писать исчерпывающие докладные записки обо всех важнейших сторонах британской политики и подробно излагать все, что было известно обо всех видных британских деятелях». Все, что Гордиевский собирал для Никитенко, чтобы тот передавал это в КГБ в Москву, он передавал и в МИ-6. Кроме того, британская разведка подбрасывала Гордиевскому разную информацию, чтобы он включал ее в свои отчеты для Москвы: темы для обсуждения, возможные предметы согласия или разногласия вроде забастовок горняков, подсказки относительно того, как лучше общаться с разными участниками переговоров. Фактически британская разведслужба определяла круг вопросов для обсуждения на предстоящих встречах и инструктировала обе стороны.