забилось в конвульсиях, и он сполз на пол, уронив голову на грудь. На которой у него расплывались четыре красных пятна, быстро сливаясь в одно большое.

Синицын убрал револьвер за пазуху и кивнул мне.

— Кристина!

Я бросился к девушке, уже не обращая внимания на боль в теле. Мишка открыл дверь балкона и впустил Волкова. Вот так бесславно и закончился жизненный путь этого преступника.

Шпионка оказалась в моих руках и обмякла.

— Цела?

— Да. Только голова… Болит. Они меня ударили чем-то, когда пришли ко мне. Не понимаю, как они меня вычислили…

В коридоре послышался топот множества ног. Полиция…

Нас взяли на прицел. Всех, кроме девушки. И пока я общался с полисменами и объяснял, что нам позвонила знакомая и попросила приехать в отель, где мы обнаружили её в заложниках, она активно подтверждала мои слова, на ходу подстраиваясь под мои слова. Версию я транслировал громко, чтобы и остальные могли её услышать. До самого побоища мы так и не добрались, потому что Луи Альтери зашевелился. Издав сиплый стон, он попытался подняться. Здоровый гад! Я сжал зубы. А вот это плохо. Очень плохо!

— Увезите его! Срочно! — скомандовал полисмен, — Окажите ему медицинскую помощь. А вы, джентльмены, должны проследовать за нами. Чей это револьвер?

И он указал на лежащий на столике револьвер. Я быстро оглядел всех в комнате, и в моей голове искрой мелькнула безумная мысль:

— Мой!

Я увидел, как Синицын удивился, увидев револьвер Волкова, но я снова уверенно повторил с нажимом:

— Мой. Из него я стрелял в этого бандита, — и показал на Альтери.

Полисмен обвёл тяжёлым взглядом всех присутствующих и заключил:

— Едем в участок.

Наручники на нас надевать не стали, всего лишь обыскали и, взяв под локоть, повели к выходу из отеля. Уже в большом холле, в большой толчее посетителей в меня врезался человек.

— Ба! Алексей! Давно не виделись! А что это такое? Почему ты с полицией?

Коп, который вёл меня, сухо ответил:

— Простите, мистер, но сейчас не время для дружеской беседы.

— Понял! Понял! Вы куда, в участок? Ладно, обнимаю тебя, дружище! Полисмен, этот человек точно не мог сделать ничего плохого!

— Отойдите! — требовательно сказал служитель закона и потянул меня из рук «знакомого».

А я быстро по-русски шепнул на ухо тому, кто заключил меня в короткие объятия:

— Достаньте Альтери! Нельзя, чтобы он заговорил! Живым берите, если получится! Если нет — Туда ему и дорога…

Волков отпустил меня и улыбнулся. Как он испарился через балкон из комнаты до того, как ворвалась полиция, не заметил ни я, ни мои товарищи. Нас начали грузить в быстро подъехавший фургон отдельно от Кристины. Её посадили в полицейскую машину.

Решётка захлопнулась, и грузовичок тронулся, увозя нас по улицам Манхэттена в участок. Но я втайне обрадовался. В шпионке в таких вопросах я не сомневался. А вот моим товарищам надо было провести кое-какой ликбез по поводу версии того, что случилось в номере. И у нас есть время в пути до полицейского участка.

Уважаемые читатели! Пока выкладывал новые главы, мне нарисовали нового чибика уже для тех, кто наградил вторую книгу! Постепенно я «пройдусь» по всем наградившим, и в гостевых у них окажется вот такая вот замечательная вещь! Спасибо за поддержку!

Глава 20

Как юла

Медицинский автозак чёрного цвета с красным крестом на боку катил в сторону окружной спецбольницы Нью-Йорка. Она была вынесена на окраину города и пока что находилась в Саутгемптоне на Лонг-Айленде. Дальше простирались тихие кварталы частных домов и жители некоторых «особо больших» особняков возмущались соседством с такого рода учреждением. Поэтому городское управление уже строило планы по переносу больницы в западную часть Нью-Йорка.

Как только установилась личность Луи «Два ствола» и шериф округа выпил три чашки кофе одновременно от волнения и от радости, Альтери повезли в эту больницу, разделённую на две части. Одна — для преступников, другая — для душевнобольных.

Волновался шериф из-за стрельбы в фешенебельном отеле. Насколько прилетит ему от начальства, когда газетные репортёры обсмакуют каждый кусочек этой истории. Радовался оттого, что он схватил поистине ценный куш без жертв среди гражданских. Всё закончилось только испугом двух чопорных дам в номере по соседству. Зато в его руках оказался человек, которого разыскивали как минимум за десять доказанных убийств.

И пока шериф придумывал, как обставить всё так, что основную работу сделали именно его подчинённые, Луи «Два ствола» Альтери трясся на врачебной каталке, связанный по рукам и ногам. Тело его было раздето до пояса. Ему уже оказали первую помощь в больнице Манхэттена и вытащили пулю, вошедшую неглубоко. Она встретила на своём пути лопатку, раздробив её. Головорезу повезло, что пуля не начала «кувыркаться» после этого, разнося всё вокруг в соседствующих тканях тела. Но теперь ему нельзя было двигаться. Бандит находился в полузабытье, обколотый препаратами.

И, тем не менее, полицейский, сидящий рядом с ним в фургоне тюремного медицинского автозака, опасливо косился на раненого. Он уже успел узнать — кого им приходится перевозить, и какая слава идёт по пятам за этим убийцей.

Фургон не спеша повернул на узкую улочку, коих в Саутгемптоне было много. Заключённых возили по ним, чтобы не раздражать богатую общественность городка, отгрохавшую себе дворцы вдоль широких основных проспектов. Шериф Мидтауна строго наказал везти преступника осторожно. Нужно было, чтобы он дожил как минимум до дачи показаний. А там с ним «поработает» полиция Нью-Йорка так, как она умеет…

— Второй рейс за сегодня, Бен. Прямо «хлебный день». Обострение у гангстеров! — крикнул в окошко-решётку вооружённый полисмен, который сидел рядом с водителем.

— И не говори!

Позади раздался звук клаксона. Он нетерпеливо просигналил ещё несколько раз.

— Да проезжай ты! — в сердцах чертыхнулся водитель и сдал чуть правее, чтобы пропустить чёрный Форд.

Машина обогнала автозак и поехала вперёд. Позади фургона пристроился грузовой Додж. Но он почему-то не спешил вырываться вперёд.

— Вот дурачьё! Такой гололёд на дороге! Улетят в какой-нибудь столб. Если будут так ездить, то «обнимут» фонарь так, что все расшибутся! — заворчал полисмен, крутящий баранку.

— И не говори! — пробубнил напарник внутри фургона.

Он вообще не был многословен. Жена говорила, что у него в словарном запасе будто бы десять рубленых фраз. Одна — чтобы удивиться. Одна — чтобы возмутиться. Ещё пять фраз для отчёта на службе. А вот для любви, мол, у него не было ни одной. Но Бен лишь отмалчивался на это