Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потребовалось полбутылки водки, чтобы оторваться от зеркала в ванной, где он отражался в костюме Санты: рыхлая шапка с белым помпоном, красная куртка на размер больше нужного, пушистый белый воротник, красные штаны и черные башмаки из искусственной кожи, из какой детям кроят наряды на Хэллоуин. Вот так, думал Роб, пока место на его коленях занимала дородная заместительница редактора, а стая подруг кидалась ее фотографировать. Казалось, пауза между нажатием кнопки и ослепительной вспышкой затянулась навсегда. Роб уже был пьян. Перед глазами плавали и роились пятна, и сосредоточиться на том, что происходит в помещении, было еще труднее. Другие повара наверняка хихикали в рукав над его мучениями. Господи Боже, пожалуйста, пусть это прекратится, взмолился он. Где мой гребаный Санта-Клаус? Кто спасет мой бедный ресторан? Как я могу остановить это позорное скатывание к поражению, краху, крушению всех надежд, это падение до самого низа? Насколько низко я могу пасть? Роб представил себя рекламирующим чеснокодавилки «Ронко» на открытиях супермаркетов, восхваляющим новомодные грили «ни грамма жира», улыбающимся с постеров торговых сетей. Нет. Хуже уже просто быть не может.
— Твою мать! — процедил он, сам не понимая, он ли это сказал. Он встал, чуть было не повалив приблизившегося офис-менеджера, и потянулся к стойке. Он видел, что Хичкок встревоженно на него косится, но проигнорировал этот взгляд и подобрался к стойке, где двое крепко сложенных парней в обтягивающих черных футболках и эльфийских шляпах разливали мартини, комплимент от торговой компании.
— Плесните Санте водки, мля! — прорычал он, расталкивая двух журналистов местной рекламной газетки. — Санте нужно выпить — или он сунет кассетную бомбу вам в дымоход.
Когда перед ними поставили стопку, он свалил на пол миску с чипсами, но сумел удержать стопку за тонкую ножку, залпом ее опорожнил и потребовал еще.
Потом кто-то, он не был уверен, кто именно, положил руку ему на плечо и тоном, каким говорят с упрямым ребенком, сказал, что ему пора на Северный полюс в мастерскую Санты. Он ответил, стиснув кулак в черной полиуретановой перчатке и от души врезав в чью-то наглую рожу.
Потолкались, попихались… Позднее он припомнит, что, пожалуй, вел себя не слишком хорошо, не только отвечал, но и лупил сам, нанес пару ударов ногой и с полдюжины кулаками, прежде чем его прижали к полу и принялись лупцевать охранники с наушниками, явно не склонные благодушничать, вопреки времени года, а потом его подтащили к двери и забросили в грузовой лифт. Где-то по пути он ухитрился облевать себя, и доказательства этого красовались на его красно-белом пальто и широком черном ремне. Что касается карьеры, подумал Роб, падая на пол, когда грузовой лифт пополз вниз, после такого о ней можно забыть.
— Эй, очнись! — донесся чей-то голос. Роб приоткрыл глаз, тот, который открывался (другой затек после контакта с чужим локтем), и увидел Пола и Мишель, глядящих на него. — Что с тобой стряслось, брат? — И парочка подхватила его под руки и даже поставила на ноги, а потом выволокла на улицу.
— Роб! — не отставала Мишель. — Ради всего святого, вытри рот! Подбери слюни!
Снаружи валил густой снег, большие студеные снежинки обжигали кожу холодом. Крупные, плотные, они медленно кружились в воздухе и были повсюду, неспешно дрейфовали вокруг, и уборочные машины сгребали их в сугробы, а владельцы магазинов лопатами расчищали тротуары. Изящные черные ботинки скользили по асфальту. Колени Роба подгибались снова и снова и наконец вынудили Пола и Мишель усадить его, насколько получилось прямо, у служебного входа в магазин одежды. Впадая вновь в полубессознательное состояние, Роб услышал хриплые звуки «Джингл беллз» из неисправного громкоговорителя и увидел угрюмого пакистанца, тоже в костюме Санты, раздающего приглашения на рождественскую распродажу. Два взгляда скрестились на мгновение, разделив страдание.
— Так, гений, — сказал Пол. — И что теперь?
Мишель никогда в жизни не была оптимисткой. Ее вера в людей сводилась ровно к тому, что она видела собственными глазами. Учитывая, сколько всего выпало на ее долю, после стольких лет на профессиональной кухне и более чем достаточного количества неудачных отношений с мужчинами, она привыкла разочаровываться. Она полагала, что сумела примириться с этим, всегда проявляла осторожность и не завышала ожиданий. Но, глядя на лицо отрубившегося Роба, глаза которого закрылись, а сам он блаженно похрапывал под «Джингл беллз», что звучали снова и снова, и снежинки прилипали к его ресницам, она подумала, как мило он выглядит, каким странно невинным кажется. Она помнила, как встретилась с ним впервые. Поздоровались мельком в «Ред хаус», где ей велели приветствовать людей, которые готовили нечто особенное. Он мазнул по ней взглядом, явно не видя, его мысли витали где-то далеко. Сказал: «Приятно познакомиться» и поспешил обратно к плите с шестью горелками, чтобы заняться скатом по-гренобльски. Одна еда на уме. Она узнала этот взгляд.
Можно бросить его тут. И поделом. Он заслужил проснуться с похмелья в дверном проеме, в испачканном рвотой костюме Санты. Но Роб выглядел таким беспомощным, таким чертовски жалким, раскинувшись в своем смешном наряде, и со снегом на его груди и на ногах, что поневоле вспоминался Диккенс. Надо бы отвести его домой. Выкупать в горячей ванне. Накормить горячим какао и зефиром. Или написать слово «задница» у него на лбу красной помадой, и пусть валяется, рискуя заболеть от переохлаждения. Мишель посмотрела на Пола, увидела на его лице усталость, беспокойство и отвращение — эти выражения она наблюдала на лицах многих и многих приличных поваров, когда вера и надежда начинают ослабевать. И тут ей пришла в голову идея.
— Я знаю, что делать, — сказала она. — Вызовите такси и помогите мне поднять этого засранца. Самый сексуальный повар Америки сегодня поработает как следует.
Когда они приехали к «Сен-Жермену», Мишель и Пол проволокли Роба через запасной выход и окатили струей из шланга. Потом Мишель стянула с него промокший костюм Санты, и вдвоем они напялили на Роба нагрудник посудомойки и штаны не по росту, позаимствованные у Мануэля. После нескольких порций кофе и угроз и многочисленных рывков в уборную Пол сообщил команде, что Роб до конца смены будет на раздаче соусов.
— Я не справлюсь, — простонал Роб, когда его наполовину донесли, наполовину довели до стола.
Кевин, с изумлением в глазах, посторонился, взмахнув напоследок сотейником, а Мишель подступила к грилю. Пол занял свое место у окошка.
— Ты справишься, шеф, — сказал он. — Помнишь? Ночь напролет, «косячки», «ягер», урны вместо сортира? Холодный пот и похмелье? Мы же кулинары, парень. Мы получили три гребаных звезды за свою работу. Ты справишься. Вспомни старые добрые времена.
— О боже… Пожалуйста… убейте меня, — попросил Роб, инстинктивно наклоняясь вперед, чтобы проверить, все ли на месте в холодильнике. — Пожалуйста, оторвите мне голову, опустошите этот гнилой костяк и бросьте жалкую пустую оболочку. О боже…
— Вот именно, шеф, — сказала Мишель. — С таким настроем только и работать.
Внезапно застрекотал принтер и выплюнул свиток трехслойной бумаги в руки Полу.