— Мы пересадим розу, — объявила Элинор.

Брок рассмеялся:

— Почему для осуществления твоих идей всегда требуется физический труд и тачка?

Но как только они начали, то оказалось, что выкопать маленький розовый куст не составляло великого труда. Они подняли саженец, по-прежнему в рогожке, и перенесли на тачку, которую затем пришлось толкать доктору. Цвели красодневы и триллиумы, лес был темен, за исключением редких пятачков, куда солнце проникало сквозь листву, яркое, как луч прожектора, и освещало кружащих в воздухе мошек и серебристые пылинки. В воздухе пахло грязью; она здесь была повсюду — красная, серая, озерная, лежала слоями. Скунсовая капуста росла тут в изобилии, а на опушке они увидели орхидею венерин башмачок. Доктор Стюарт даже остановился, чтобы полюбоваться замечательным цветком. Орхидея имела форму человеческого сердца, только была бледнее и, как человеческое сердце, обладала удивительной силой, особенно если учесть ее хрупкость и незащищенность.

Они продолжали путь, пока не дошли до того места, где, по преданию, люди впервые увидели Ребекку Спарроу. Однажды вечером она вышла из леса, словно из сна, который закончился. Произошло это именно здесь, за плоскими валунами, прозванными «стол и стулья». Спустя несколько недель после смерти Сола доктор Стюарт частенько приходил сюда с Элинор, просто посидеть, ничего больше, хотя время от времени ему хотелось ее поцеловать. Но он гнал прочь эту мысль — все-таки он был женат, причем счастливо; просто в этих минутах было что-то большее. Все то, что он чувствовал в душе.

Аргус плелся за ними, еле передвигая лапами. Когда Элинор выбрала достаточно солнечное место, волкодав растянулся на земле и принялся наблюдать, как доктор Стюарт расчищает участок от лиан. Выбившись из сил, доктор сделал перерыв, присев на один из «стульев», но холодный гранит не давал возможности отдохнуть хорошенько, к тому же Элинор принялась сама перетаскивать разрубленные лианы. Отдышавшись немного, Брок начал копать яму прихваченной с собой старой лопатой. Вокруг росли коричный чистоуст и желтые ирисы, перекочевавшие из садов колонистов; они преодолели такие препятствия, как заборы и зеленые изгороди. Тут же цвела аризема и вездесущая скунсовая капуста, выпускавшая серный аромат, стоило только тронуть ее листья. В лесу царила какая-то неземная тишина, но если прислушаться внимательно, то можно было услышать бесконечное многообразие звуков. Жужжали мухи, зудели комары, гудели пчелы, разлетаясь по кизиловым кустам, у которых как раз сейчас началось бурное цветение, заливались дрозды, выводила рулады желтая древесница, щебетали воробьи, сидевшие на каждой ветке.

Когда доктор вырыл достаточно глубокую яму, Элинор сняла с куста рогожку, свернула в грубый рулон и бросила в тачку. Работая, она старалась не смотреть на маленькое растеньице, чтобы не спугнуть его и не заставить исчезнуть. Конечно, все это были глупые сказки, но, быть может, в них таилась какая-то истина. Что-то на этом свете увядает, распадается, а что-то, наоборот, продолжает жить, расти, даже когда никто его не видит, в полной безвестности.

— Пометим тропку камнями, чтобы потом отыскать? — спросил Брок Стюарт, разворачивая тачку в обратный путь.

— Мы больше никогда ее не отыщем. — Элинор подошла и остановилась рядом. Одну руку она продела ему под локоть, а второй оперлась на тачку. — Поэтому мы и привезли розу сюда.

Дорога домой оказалась еще труднее, они шли через мелколесье, мимо скунсовой капусты. Совсем скоро доктор понял, что сбился с пути. Наверное, все-таки им следовало пометить тропку, но по дороге сюда, а не обратно.

— Проклятье, — сказал Брок Стюарт, ибо кизиловые кусты выглядели совершенно одинаково, как и поляны с желтыми ирисами.

Доктор взмок, устал от тяжелой работы, натер мозоли на руках. Давным-давно, когда Дэвид был еще мальчиком, он поучал сынишку: «Смотри на небо. Если потеряешься, помни: солнце садится на западе, так ты обязательно найдешь дорогу». Сейчас же доктор даже не мог увидеть солнце сквозь густые кроны.

— Не представляю, где мы находимся, — признался он.

— Вот и хорошо. — Элинор стояла так близко, что он чувствовал ее уверенность, ее тепло, дыхание. — Если мы не сможем отыскать это место, то никто другой и подавно не сумеет. Этого мы и добивались, Брок.

Они могли бы простоять там целую вечность, потерявшись в лесу, в темноте, где-то там, куда вышла Ребекка Спарроу много лет тому назад, придя с севера, как говорили люди, хотя никто точно этого не знал. К счастью, пес знал дорогу домой. Им пришлось довериться Аргусу и слепо идти за ним; спустился туман, потом начало моросить. Это был последний в сезоне нарциссовый дождь, из тех, что проливается без всякой причины, когда лужайки и живые изгороди уже успели зазеленеть, но небо все еще не может остановиться и шлет свой дождь.

На краю поляны доктор остановился и собрал букет желтых ирисов. Пальцы у него позеленели от сока растений, голова закружилась от приятного сильного запаха. Он мог бы бродить здесь бесконечно долго, не чувствуя усталости и жажды. На этой зеленой тропе он вновь испытал то, что когда-то привлекло его к медицине: торжество и энергию жизни, взаимосвязь всего живого; корни переплетались в глубине почвы, совсем как плоть и кости, побеги вьюнков походили на артерии, осиные гнезда напоминали по форме сердце. Если бы он мог унести с собою в вечность что-то одно, то выбрал бы это теперешнее ощущение. Ноги у путников промокли, идти было трудно. Людям их возраста смешно отправляться в подобные путешествия, и все же доктор не хотел, чтобы прогулка заканчивалась. Он ясно видел, что Элинор лихорадит; возможно, она подхватила грипп, что не удивительно при ее ослабленном состоянии. А еще он ясно видел, что они действительно никогда не найдут дорогу к розовому кусту.

«Иди помедленнее, — шептал он, потому что к этому времени единственное, что освещало их путь, — букет желтых ирисов в руке. — Я не хочу, чтобы ты уходила».

Той ночью Элинор приснилась роза, которую они пересадили в лес. Во сне ее лепестки были не голубыми, а серебристыми. Как осколки зеркальца, отражавшие небо в вышине. Она присела, чтобы сорвать единственный цветок, но он рассыпался у нее в руках: разбился надвое, потом еще раз и, наконец, на тысячу кусочков. Так и не поднявшись с колен, охваченная паникой, она попыталась соединить осколки вместе и услышала, как кто-то сказал: «Вот ты и добилась своего». И тогда она подумала: «Это просто смешно. Ничего я не добилась. Я все потеряла».

Пальцы у нее кровоточили от всех этих осколков. Элинор разглядела в них свое отражение, и оказалось, что она превратилась в маленькую девочку. Самое странное, что когда она поднялась, то по-прежнему была маленькой девочкой — с длинными черными волосами, потерявшаяся в лесу, где росла колючая ежевика. А над ее головой в чернильном небе носились звезды, словно их кто-то завел, как детскую игрушку. Она даже узнала некоторые созвездия: например, созвездие Льва, которое всегда появляется весной. Созвездие Волопаса, ищущего отбившееся от стада животное. Сине-белую Вегу, самую яркую звезду в созвездии Лиры. Все они были похожи на снежинки, прилепившиеся к своду. Встряхнешь его — и они посыплются и укроют тебя покрывалом.